Сергей Жариков
ПУСТАЯ ЛУНА ОБОДЗИНСКОГО. Часть 1
(о рубцах исчезнувшей советской субкультуры на лице главного её героя)
![Neringa]()
Ободзинского я впервые услышал по радио в конце 60-х. Шла воскресная передача «С добрым утром!» и слушателям по традиции представили «новую песню». Это была, внешне похожая на дворовую, типичная тухмановская «ковырялка» опять же, с типичным для него алогизмом мелодии. На что, видимо, и намекало название – «Восточная песня».До сих пор помню, как зацепил меня этот курьёз с балалаечным соло на гэдээровской «музиме», при всей очевидной и полной абсурдности данного вокально-инструментального шедевра.
Восточная песня? Но ничего (казалось бы!) восточного в тексте, кроме разве что общего «турецкого» колорита. Пел, вернее хныкал какой-то парень, плохо выговаривая слова. И жестоко страдал над бессмысленными, казалось, фразами типа «...жду, что ты пройдешь, а быть может, нет…»
Комменты здесь
Сейчас принято ругать отечественную попсу. Но, так называемая советская эстрада была отнюдь не лучше и всегда представляла собой классический звуковой мусор или, на худой конец, плохо переваренный плагиат. Тем не менее, на следующий же день большинству населения страны (а программу Всесоюзного Радио «С добрым утром!» слушала вся страна) стало ясно: очередная «восточная» песня чем-то сильно отличается от общего радиошума, и она тут же получила название «хорошей» – та самая «песня, которую мы с удовольствием передаём по заявкам наших радиослушателей».
Все эстрадные концерты тех лет строго делились на два формата: так называемые «праздничные» и концерты «по заявкам». Если первые, очевидно, были чистым продуктом советской массовой культуры, так сказать, дежурным «грузиловом», – то пакет заявок трудящихся в адрес любимой теле или радиопередачи не столько даже задавал формат предсказуемой популярности, сколько играл роль системного артефакта-коррелятора. Трудящиеся таким образом как бы подчищали ошибки власти в конструировании последней самых фантастических идеологических химер. Да, самый настоящий мониторинг, – и этот, десятилетиями отлаживаемый, механизм обновления продуктов отечественной духовной наркомании начал давать сбои как раз в тот момент, когда стал «затираться» целевой код массового продукта.
Впрочем, повторенье – мать ученья, и потребности в ребрендинге, порой, не было уже никакой. В конце концов, на вход системы стал подаваться идеологическибелый шум («пустота»), и тогда, – буквально нашпигованный идеологическими клише, – массовый потребитель «самостоятельно», а по существу автоматически декодировалустановочный месседж власти, и сам начинал «генерить» эти клише. Массовый продукт подобного типа ещё со сталинских времён получил название «народного искусства».
Народ же, как известно, постоянно у нас безмолвствует, а потому, как зовут этот народ, – никому не ведомо. А это значит, что конвертация авторского в анонимное снимает любые обязательства перед Держателями Копирайта(тм) – они же, не имеющие адреса, виртуалыпартийной пропаганды. Звание «народного» артиста, таким образом, попросту обозначало носителя анонимного в самом широком смысле, да и сам переход от звания «заслуженного» артиста в ранг «народного» для музыканта сопровождался обрезаниемвсех творческих амбиций. Однако резали отнюдь не забесплатно, не подумайте чего плохого.
Свобода безразличия
Валерий Ободзинский: радио, газеты, пластинки. Все ждали очередного упоминания его имени. Хотя, – какое имя может быть у народного любимца? В самой непреодолимости желания получить автограф – не кроется ли компенсация за подсознательное ощущение анонимности объекта наших инвестиций? А может, это трансгрессия по отношению к нашей же собственной анонимности в процессе поиска персональной идентичности? Действительно: «Уберите этого Градского!!!– крикнул тогдашний начальник Гостелерадио Лапин, отловив Ободзинского на «Голубом огоньке». Брежнев – в Кремле, Градский – на телевидении... Что подумает народ, а главное – коготогда Лапин увидит в собственном зеркале?!
Но публика в подобных запретах инстинктивно чувствовала какой-то подвох: ей упорно хотелось мечтать о романтическом певце, дарящем, ей, любимой, свои собственные песни, а не пресные спичи с очередных партийных съездов. Ну, не о певце, – так поэте с горячим сердцем, переводящим (опять же, ей любимой) на русский язык «мелодии и ритмы зарубежной эстрады», которые сразу же становились русскими, затмевая порой оригинал до полнейшего забвения последнего: «Я х'чу-у в'м р'ссказа-ать, к'к'я люби-ил ко-гда-то»,– пело горячее сердце, провинциально проглатывая гласные.
И зазвучала тогда – в манере среднестатистического вокально-инструментального ансамбля со среднестатистическим названием «Ритм» среднестатистической Областной филармонии – первая строчка английской народнойпесни«Девушка»,как вполне серьёзно печаталось на обложках советских пластинок про известную всем песню всем известных авторов, – зазвучала правильно, то есть «берёзками» и «околицей» – утки все спрятались токмо я одна…
Что ж, такое неловкое, но имевшее место быть, маневрирование среди идеологических аксиом можно считать лицензией, выданной Партией и Правительством господам-товарищам Леннону-Маккартни на «народность». Простым-рабочим-парням(тм), как же ещё. И никто не думал смеяться над этой глупостью. Азарт игры, увы, всегда сильней здравого смысла: кто-то сразу же чувствовал себя гражданином мира и бежал в посольствоза визой, а кто-то тихо ликовал, – потихонечку собирая за железным занавесом коллекцию некачественных копий вожделенных икон.
Однако копии были весьманастоящими: «Анжела», «Не просто быть вдвоем», «Что-то случилось»и, наконец, «Луна»– речитативы и молитвы спивающегося бенедиктинского монаха на самой грани клинической депрессии, – так уже начинал складываться творческий портрет этого своеобразного певца и, как позже выяснилось, ярчайшего носителя и выразителя определенной корпоративной философии (терминологически – эстезис). Про монаха – как вы уже догадались – это просто так, для красного словца: бога, как мы все хорошо знаем, в стране не было, – по крайней мере, Юрий Гагарин его не видел.
Но Ободзинский был не просто «настоящим». Настоящими были и Ведищева с Мондрус, и Мулерман с Трошиным, и Партия со своим Правительством. Певец обладал тем редким даром свободы безразличия, который иезуиты, например, напрямую связывали со свободой воли, считая её истинной свободой – свободой от всяческих оценок. Это особое «мастерство чутья» Аристотель называл словом фронесис, в отличие от внешне схожего с ним метиса– качество, хрестоматийным обладателем которого был Иосиф Кобзон. «Тебе, я знаю, всё равно»,– пелось в одной из популярнейших песен тех лет. Ободзинскому действительно было, что называется, «всё равно» и он совершенно не был настроен на то, чтобы на кого-то равняться или чем-то «грузить».
По происхождению одессит, он вряд ли смог в молодости избежать контактов с традиционно архаичной средой, где музицирование понимается как вид молитвы, и где знают, что не ноты и партитура, а – сердце является единственным окном в божественный мир. Что, по справедливости сказать, не подвергалось никогда сомнению и на официальном уровне: голова у объединённого советского человека – если и есть, то одна – Партия. Другая ему, очевидно, не нужна, как, впрочем, и другое лицо: Лицо Советского Человека Строящего Коммунизм На Одной Шестой Части Суши (Л.С.Ч.С.К.Н.Ш.Ч.С.) – вездесущий аватармогучего коммунистического бога, которого, разумеется, нет.
Образ Того, Кого нет, но Кто, в свою очередь, продолжает строить то, чего никогда не будет, – что ему лучше всего поможет строить и жить? Правильно.
Все песни тогда строго делились на Лирические(тм) и Песни Гражданского Звучания(тм) в зависимости от вектора запроса. То есть, одна и та же, ладово неустойчивая гармония-мелодия, пропущенная через фильтр того или иного ритма, попадала в тот или иной формат в зависимости от личности исполнителя, места исполнения или... степени актуальной проспиртованностиаудитории. «Свобода безразличия», таким образом, задавала неоднозначный лирический контекст и помогала властям переключать контроль над ситуацией на «ручное управление».
Такой-то личноруководит таким-то коллективом. А вот здесь – такой-то личнопринимает участие в социалистическомсоревновании. Что значит социалистическое? Неважно: гражданственность и лирика – это наши работа и хобби. Это наше общественное и просто наше. Это наше завтра и наше сегодня. Это наше полноценное и наше неполноценное... Это наш постриг и наше ДМБ.
Дохлая кошка
Свою почётную обязанность служить обществу Ободзинский начал в джаз-ансамбле на инструменте музыкальных черпаков – контрабасе. И опытные лабухи не прошли мимо его природного слуха, посадив за низкого качества стационар, настроить который практически невозможно из-за традиционно слабых колков. И тот его не подвёл. А это не просто – играть на габаритном и, как правило, расстроенном инструменте без серьёзных потерь. А какие могут быть потери?
Природная музыкальность Ободзинского не требовала вербальных индульгенций, что было, в общем-то, типичным для музыкантов того времени: так называемая «авторская песня» только набирала обороты, лабухи были ещё в топе, и компания игроков в музыкус выключенным сознанием уже тогда обзавелась собственными гроссмейстерами, известными узкому кругу посвящённых, имена которых мы отдадим в жертву стройности нашего повествования. Особая чувствительность к партнёрскому единству музыкальногодыханияансамбля и неумолимое следование его внутренней логике – обесценивали не только качество текста, но и наличие самой словесной подкладки, прочитываемой исключительно инструментально.
Подобное восприятие музыки напоминает манипуляцию западноевропейцами сакральными звуковыми «сигнатурами», они же духовные печати– божественные маркеры языка птиц, чьи месседжи, как бы, конвертируются из микрокосма в макрокосм и обратно в процессе самого музицирования. Эта традиция хорошо представлена средневековой вокально-инструментальной школой с её установкой на «естественное» звукоизвлечение, напоминающее вокальную имитацию тех или иных музыкальных инструментов. Таким образом, исполнительскую манеру певца можно охарактеризовать как, артикулированную особенностями инструмента, имитацию игры на тенор-саксофоне.
«От саксофона до ножа – один шаг».Так говорили партийные идеологи, организовавшие крестовый поход на «пидарасов», под которыми понимались исключительно актуальные для тех лет художники и музыканты, а не то что. Так писали газеты. Вы уже смеётесь, но саксофон тогда – это действительно был нож, идейный нож, сродни бубну шамана. Если партийная газета «Правда» всегда начиналась со слогана про виртуально объединяющихся пролетариев, то звуки «сакса» реально объединяли всех стиляг: «Сегодня он играет джаст – а завтра родину продаст».
Причёска «кул», обязательные свитер и «техасы» дудочкой, желательно короткая бородка... Плюс саксофон в руки – и вот вам портрет советского карго-жреца времён т.н. оттепели, «чувака». Чуваки, ясный пень, не унывали: буги-вуги-твист кидали. Сакральные функции саксофона позже перешли к электрогитаре ровно таким же образом, как он получил их от аккордеона. Думаю, разницу между «сакральным» и «профессиональным» объяснять тоже не надо.
Хотя, почему же не объяснить? Жить в советской стране в условиях научного атеизма это совсем не значит жить в абсолютно атеистическом государстве. Как раз наоборот: только так трансцендентное становится имманентным – через невроз и трансгрессию. При всём своём демонстративном ваххабизме коммунистическая идеология «позднего совка» имела явный налёт бердяевщины– в хорошем смысле – духовного протестантизма. Бердяева не только при желании всегда можно было найти, это был самый дорогой по тем временам подпольный автор.
Давайте рассуждать: поскольку «подполье», очевидно, оставалось и остаётся частью самой системы, то почему бы не превратить это самое подполье в её сакральный сектор? На самом деле система приветствовала любые духовные искания даже вопреки собственному официальному мнению. И, если так называемая «золотая молодёжь» всегда у нас считалась предельным выражением халявы и безнаказанности, то почему же не предположить, что тусовка стиляг представляла собой ни что иное, как системную лабораторию, где в немного эксцентричной форме просто опробовались системные корреляты?
Мнение чиновников никогда не опирается на приоритеты Системы, но всегда – на приоритеты самой чиновничей конвенции, как транслятора, но никак не производителя мнений. Вот почему встроенность в систему, то есть «профессионализация» всегда означала деперсонализацию («винтики большого и сложного механизма») клиентас последующей потерей к нему общественного (читай: системного) интереса. Непубличный политик, ага, он самый. Дискурсивная практика трансляторов номенклатурного тренда, таким образом, построена так, чтобы носители иных валентностей по отношению к нему, считывались, как его же ресурс и, в конце концов, должны быть «освоены» на условиях данного тренда, то есть положительнойвалентности. Но кто ж по отношению к Партии и Правительству себе позволит иную? А это будут как раз те, кто с трудом понимают, в чём смысл деятельности Партии и Правительства, – то есть «политически неграмотная» часть населения, репрезентируемая посредством особого и страшно привлекательногокреатива, получившего название «художественной самодеятельности».
Вот и наш герой, – при всей его беспрецедентной популярности в народе, – формально никогда не был профессиональным музыкантом. Однако это вовсе не значит, что мы не будем крутитьего по радио из-за странного понимания им собственной темы, которое всегда – необходимо добавить – совпадало с корпоративным. Наоборот: пусть он станет «дохлой кошкой», брошенной неблагодарным профессионалам, что повадились частенько бить по той самой руке, с которой ещё недавно кормились...
Ведь что такое «профессионал» с точки зрения партийного советского чиновника? Это человек, который не просто имеет соответствующую корочку об окончании того или иного заведения, этого мало. Профессионал в первую очередь должен чётко осознавать поставленные задачи Партии и Правительства и по умолчанию уметь колебаться с Линией Партии. Следовательно, весь властный инструментарий народа (то есть самой Партии и самого Правительства) должен находиться в руках профессионалов, а не самодеятельности. В частности, телевидение.
Мало кто знает, что Иосиф Кобзон – партийный телепевец и безусловный профессионал высочайшей пробы – начинал вместе с Ободзинским. И только единицы помнят, что за их спинами стояла легендарная в узких кругах личность Павла Леонидова. Концептуалисты имперских окраин. Фронесис и метис советской эстрады. Два в одном – эти глаза напротив: разносчики провинциальной моды и, как потом выясняется, маркеры советских псевдоэпох удивительной страны, заранее позиционирующей себя провинцией всего остального мира...
Как на больших географических пространствах, так и внутри виртуальных квазиимперских матриц знаковыми становятся взаимоотношения актуального Центра с «модой» Периферии. Если центр верен себе и имплицитно концептуален в плане имманентной субъектности, то координаты эксплицируемых «концептуалистов» с необходимостью будут находиться строго на периферии в силу самого наличия дистанции между концептом и концептуалистом, где первое есть ни что иное, как second handпо отношению ко второму, поскольку, в свою очередь, онтологически, сам «концептуалист» есть готовый концепт и материал для концептуальной инсталляциисо стороны Другого(тм). Именно поэтому во время регулярных своих набегов на метрополию провинциалы так упорно и настойчиво разворачивают линялые хоругви «моды», хотя, строго говоря, их инициатива также может быть актуальной по отношению к собственной периферии – в другом масштабе качественных разрешений. С какой целью?
Типичнейшие провинциалы-пассионарии, люди данного типа рекрутируются властными тейпами под псевдонимом обновления элит: как подобное к подобному – раз, и в надежде (и уверенности!) на их особое понимание свободы, именно, как дара – два. Со своей стороны провинция почти мгновенно вычисляет «своих» и щедро инвестирует в них практически всё содержание коллективных снов, становясь подлинной гарантией номенклатурного уклада и всех его заскорузлых и, покрытых синей плесенью, статусов кво.
Таким образом, именно эта традиция – расстановка коней в сенатес задействованием сети перекрёстных биографий последних – как раз и выполняет функцию системного каркаса, где артисты (о других не будем) не только публично репрезентируют те или иные актуальные тейпы, но и работают в качестве семейных прачечных, являясь – подобно номинальным держателям акций – лишь их нарицательным псевдонимом. Нет-нет, не прачечных, – а их хозяев.
Можно всё это назвать системной матрёшкой, но именно так рождаются субкультуры. А в их системных «папках» – истории, «хиты» и прочие жития святых, в том числе легенды прошлых и новейших времён. А то, что толпа имеет привычку частенько подзабывать своих кумиров – есть лишнее доказательство природы времени и непостоянства эпистемных «сред обитания». И здесь мы вплотную подходим к нашей главной теме об эстрадно-музыкальной корпорации, которую в народе называют не иначе как «лабухами» – термин, появившийся, видимо, на смысловом пересечении слов «лабать» и «бухать».
По тарифу семь сорок
Если обделенный музыкальным даром «профессионал» всегда мог сделать карьеру чиновника от «культуры», тихонько подворовывать худруком в захолустном колхозном клубе на гарантированном окладе и пожизненно «давать ценные указания», – то «самодеятельному» таланту место оставалось лишь «с кайлом в руках», то есть прыгать ему кузнечиком в каком-нибудь «джазе» – в советском, разумеется, понимании этого слова. То есть лабать и бухать в клубе-кабаке умеренной заблёванности под руководством Заслуженного Деятеля Искусств, профессионала (см. выше).
Любопытно, что основной доход тех и других шёл не с выступлений на концертах по строго фиксированным (почти копеечным по современным меркам) ставкам и не тиражей халявной «Мелодии», тем более (пусть даже и миллионных!), сколько с жизнеутверждающих водныхкруизов и похоронно-свадебных мероприятий, но уже на суше. Если профессионалы кормились от бюджетного «отката», то лабухам оставался «барабан» – кон, на который в буквальном смысле ставили тогда разноцветных бумажных лениных. Здесь не место углубляться в детали; замечу лишь, что барабанщики были наиболее уважаемыми людьми корпорации по той простой причине, что помимо всего прочего от честности барабанщика напрямую зависел доход каждого из музыкантов.
Авторитет лабухаскладывался в зависимости от качества его «практики», то есть невлияния количества выпитого на качество игры, что, как правило, приводило к тому, что лабух, в конце концов, вообще не мог начинать играть «без стакана». Спасением из этого порочного круга могла стать лишь работа среди кормильцев и поильцев местных чиновников – в так называемых «джазовых» биг-бэндах, они же оркестры (позднее ВИА) при областных филармониях. Эти «статусные» (читай: бюджетные) музыканты входили уже в разряд партийной обслуги, и на то, что делалось в этих оркестрах, как правило, закрывали глаза. Многие из них обладали действительно неплохой репутацией и слыли основным ресурсом государственной звукозаписывающей фирмы «Мелодия»: власти весьма честно давали себе отчет в том, что граждане будут выкладывать бабки скорее за рифмованные мало-высоко-идейно-художественные сны, чем за пластмассовые копии телевизионных передач.
Пить (т.е. бухать) с Партией – это не только обслуживать родственников ихвысокоблагородий. Это значит уже быть самой Партией. Это та физическаяДружба, результатом которой всегда бывает Глубокое Удовлетворение, он же (с)Инцест: Народ(тм) и Партия(тм) – едины, – как реальное приобщение к Большой Биографии, Личному Делу того или иного Высокоблагородия, а значит – Компромату в самом высоком и торжественном значении этого магического Слова, всегда звучащего как «необходимо прикормить...». И не подумайте чего плохого. Просто с этого момента «вы достойны бОльшего», и «необходимо сейчас же, нет, сию минуту же отметить ваш возросший художественный уровень».То есть вам просто повышали «тарифную ставку». После ритуального инцеста, разумеется.
Тарификация – это деликатная тема с удивительной внутренней логикой, алгоритм действия которой как-то странно совпадает с механизмом присвоения «государством» (псевдоним, под которым кормится некое строго ограниченное число лиц– прим. ред.)плодов труда собственных граждан. Это распределение персональных статусов институтами сомнительной легитимности при полном отсутствии ясных критериев, когда не работает даже знаменитый лозунг сегодняшнего дня: ты сначала покажи, как ты умеешь прыгать с вышки – воду в бассейн мы тебе нальём потом...
Например, один очень популярный певец тех лет ходил по шпалампо 13 руб. за выход, собирал целые стадионы, а воды в бассейн ему всё так и не наливали. Он не выдержал, взял «химический» карандаш и 13 исправил на 18... Сел, и – опять по шпалам. Домой по привычке.Правда, это была уже вторая ходка – первый свой срок он отбывал за карманную кражу. К слову сказать, вы можете петь хоть целые сутки без перерыва, это всё равно будет считаться одним выходом на сцену. А за второй выход – выступай хоть неделю после перерыва – вам положено всего лишь 25% от ставки! Поэтому, чтобы кушать хлеб с маслом, надо уметь оперативно превратить несколько отделений одного концерта в несколько разных концертов, другими словами, устроить «чёс».
А вот в кабаках всё куда было проще. Поддатый потный лох бросал капустуна барабан и просил объявить в микрофон, типо «гиви паздаравлаит нэизвестнаю сымпаатычную бландынку и пиросит дэрузей-музыкантав падарит ей харощий пестня».Узнаёте? Это всё тот же формат «концерта по заявкам», где Ободзинский всегда был в топе. (Наряду с лезгинкой, разумеется). Ну, а для чего ещё существуют кабаки? Правильно, для оттяга амбициозных провинциалов. Как латентных, так и явных лохов-понтарей с их мозолямина мизинцах.
Эта, эксплицитно бытоваямода на Ободзинского и его мотивы с проглоченными гласными, собственно, и раскрывает провинциальные скобки всего феномена. За которыми так же легко узнаваем и заказчик «праздника», всегда по образу своему и подобию репрезентирующий ту среду, из которой, собственно, феномен и вышел: десятка два различных разновидностей лезгинок – азбука настоящего лабуха.
Однако в компетенции музыкантов находились не только лезгинки, цыганочки и прочая, на их языке, «понтяра», по отношении к которой, кстати, никогда не употреблялся глагол «играть» – играют для себя! Здесь же речь шла о том, чтобы «делать»: делать «медляк», делать «ковырялку», делать «понтяру», – что, собственно, и подразумевалось под жаргонным словечком «лабать», то есть работать. В том смысле, что «чистая» музыка есть ни что иное, как чистая функция цепочки констант из вполне определённых приёмов, исходным звеном которой была та самая «пустота».
Тебе – обыкновенному человеку с улицы – эти откровения могут показаться до крайности циничными. Но хороший, то есть компетентный музыкант никогда не уважал тебя, поскольку очень хорошо знал (и знает!) – за какую-такую «музыку» ты выбрасываешь немалые деньги. Это всё равно, что шинковать капусту различными ножами – твою капусту! Люди платят не за музыку, люди платят за собственные понты, – разве не так? И лабух легко ассоциировал каждую категорию понтов с тем или иным пакетом приёмов, с помощью которых запросто и в любом физическом состоянии мог тебя заставить пускать слюни или спровоцировать драку с тебе подобными, повторяю, чисто «художественными» методами.
Тем не менее, в репертуаре каждого музыканта в качестве обязательных всегда присутствовали вещи корпоративные, которые считались как бы их визитными карточками, по демонстрации которых выстраивалась статусная вертикаль внутри самой корпорации. Визитными карточками могли быть: как упоминавшиеся выше изменённые до неузнаваемости западные шлягеры, джазовые стандарты, вокальные скетчи, так и с виду примитивный блатняк с огромным количеством сложных проходных аккордов.
Как правило, технико-стилистическим катехизисом коллектива и «гвоздём программы» для своих была конструкция из максимального количества приёмов, которые необходимо уметь «делать». Это был настоящий тест для мобильного замещения кадровых вакансий и ротаций вообще. Садишься, типо за инстрУмент, и, типо-точно-быстро и на раз. У Ободзинского – как певца, так и переменно-постоянных его аккомпаниаторов – это фирменный саксофонный «сатл» (фи-фи – фа-фа), но лучшим примером здесь может послужить песня «Проводы», а ещё лучше – антоновская «Нет тебя прекрасней»из репертуара ранних «Поющих гитар», которую переиграли буквально все, и была записана на пластинку, а замечательная эта запись, в свою очередь, сделала их легендой советской «молодежной» эстрады. Подобные вещи как бы заведомо закладывались в программу на случай неудачной сатисфакции: уж слишком часто система демонстрировала вопиющее несоответствие высокого общественного статуса своих имиджевых персонажей элементарной компетенции, и умение быстро «нашинковать капусту» становилось жизненно необходимым.
Как мы (т.е. старые прожжённые совки) понимаем, профессионализм совсем не гарантирует компетентности. Ведь обладание лицензией на профессию ничего не говорит о практических достижениях обладателя. То есть сама компетентность для собственной оценки требует наличия дополнительной дистанции, различающей те самые фронетиси метис, о которых мы говорили выше. Вряд ли «знание-умение» способно плодить симулякры, а вот «знание-техно», очевидно, способно.
Скажем, советская квазифеодальная псевдоимперия, позиционировавшаяся как система «развитого» социализма, будучи артефактом чисто идеологическим, всегда нуждалась в имиджах-симулякрах, а ещё лучше – персонажах, способных эти имиджи производить («транслировать мнения»), – и имя им легион: дин-рид-тальков-богатиков-кобзон-вуячич, каждый может продолжить дальше. Их продукт – настроение. Именно поэтому не творцы мнений, но Ретрансляторы Чужих(тм) – в формате настроений – так щедро оплачивались всеми возможными видами информационного доступа– от денег, на которые мало что можно было купить, до награждения особым социальным статусом, скажем, так называемого выездногоартиста, – делясь, таким образом, информацией с системными «козлами» за игру «против себя».
Другими словами, советский человек не спиться не мог ровно постольку, поскольку отрицание в этой стране есть лишь псевдоним утверждения. И не потому, что плохая или хорошая страна, а потому что любая, стремящаяся к полноте система, всегда пытается присвоить себе и свои оппозиции.
_______________Продолжение ----->
ЗДЕСЬОкончание ----->
ЗДЕСЬКомменты
здесь_________________Группа ДКСОДЕРЖАНИЕ - послушать и скачать
ЭКЗОТИКА-1991 - публицистика 90-х
Канал НОСТАЛЬГИЯ - посмотреть целиком
Группа ДК на www.youtube.comРадио МАЯК - "Первый Отряд" - "Русский Рок"
НОВОЕ ИСКУССТВО (магазин) - приобрести:
альбомы ДКДОМ КУЛЬТУРЫ (магазин) - приобрести:
журнал АТАКА, etc
ЗЕРКАЛО-1:
http://lj.rossia.org/users/zharikov/ЗЕРКАЛО-2:
http://zharikov.dreamwidth.org/![счетчик посещений]( "счетчик посещений")
Ровно 96 лет назад, 23 февраля 1919 года в Милане Муссолини провёл учредительное собрание организации Fasci di Combattimento, где он заявил следующее: "Мы позволим себе роскошь быть одновременно аристократами и демократами, революционерами и реакционерами, сторонниками легальной борьбы и нелегальной, и всё это в зависимости от времени, места и обстоятельств, в которых нам придётся находиться и действовать".. Лозунгом итальянских фашистов стал знаменитый "Вперёд, Италия!". В день рождения своего детища Дуче нередко зачитывал соратникам речи, где обозначал вехи и строил планы на будущее. Так например в 
Как интересно. Питерские попали, похоже, в ту же ситуацию, что и днепропетровские перед перестройкой. До того, как совет Оффшорных-Дедушек™ (олдфаги) в связи с очередным периодом распада 
...ну, вместо квачковых - дворковичи, даром что домбасс. Как грицца, не токмо ради, - добро оно ж с кулаками хуле. Что ещё?
Надеюсь, никто из моих уважаемых френдов не собирается участвовать в этом пошлом номенклатурном карнавале. Понятно желание заново изобрести велосипед, но практика показывает, что в архаичном, неинституциональномквазиобществе единственным рычагом протеста и давления на власть является похуизм, апатия как политический способ жизни, где у мультитюда имеется и единственное оружие – персональная вендетта. Только тогда коллективный страх за собственную жизнь толкает Пафосных Роднулек к созданию межсемейных корпораций, расширения их за счёт самого населения и, в конце концов, созданию общественных институтов.
Вот тут снова спрашивают.
Так называлась одна из глав старого моего текста, опубликованного когда-то в 
Вот и Абрамыч принял на себя ислам. Кто бы сомневался – сомневались в конкретной дате, но все давно ждали, когда из Еврея-при-Губернаторе™ начнут лепить Цоя™. Изволите видеть, сразу же после кипрского кризиса.
Забавно читать, как тут френды жаждют путина за яйцы типо подвесить. Впрочем, я тоже иногда пишу такое, но с другой целью, чем «повесить», и уж дело здесь не в яйцах, это точно. Путин – это машина войны, которую направляют оффшорные дедушки против Запада и, в первую очередь, США, кто ещё не понял.