Ну что, потрендим на тему «рокен-рол-мёртв» - 2

Сергей Жариков
Ну что, потрендим на тему «рокен-рол-мёртв»?
(продолжение)


  Дима Яншин – с его мягкой, немного депрессивной манерой игры – человек музыкальный. Его дядя был директором Госоркестра Азербайджанской ССР и, по сути, продюсером Магомаева и Синявской.

Главным тогдашним недостатком Яншина было незнание аккордов. Однако когда Дима вдруг запиливал свои бешеные гитарные соляки, старик Маклафлин постоянно икал от зависти, и все реально это слышали! Я имею в виду икоту, и вы правильно поняли, но аккорды – разве проблема для математика из МИЭМ? И тот пошёл брать уроки и работать к Юрию Мухину – весьма авторитетному в кругах московских лабухов музыканту. Могу только добавить, что после факультета прикладной математики МИЭМ можно было освоить практически всё и за очень короткое время. Вспомните Мавроди, например...

Уже тогда на репетициях мы разогревались цыганочками и прочей понтярой, за которую реально (но немного, увы) платили на свадьбах и мероприятиях под названием «день-рождения-уважаемого-человека», где Морозов проявил себя с самой лучшей стороны, постепенно входя в образ Предтечи Петросяна – его родная стихия, хуле. Короче, входили в образ среднестатистического совка, и шнуры начинали скручивать только после пары-тройки таких же приблатнённых медляков.

Комменты здесь

Женя захотел зарабатывать больше, подался «в артисты» и, в конце концов, попал в Армию, от которой пришлось косить под дурака, находясь уже в её рядах. Дело ли это рук охранителей из Одиннадцатого Отдела или на сей раз подвело его обычное крыс…э-э-э…присваивание иного количества денег, чем заработал, – утверждать не берусь, но случился там с ним голимый хард-кор, и от «Лимонада» практически ничего не осталось: я, да Дима, поскольку Билла после института направили работать в КГБ, и он там, похоже, перешёл уже на другие напитки…

Как видите, от КГБ до Сумасшедшего Дома – один шаг. Одинаковое одинаковому, как говорится, глаз не выклюет: 1979-й – как вы, надеюсь, помните – это год великой антироковой чистки, которую начал проводить тогда КГБ по доносам Партии и Правительства на конкурентов своей челяди.

Хаер, трузера, диски, жвачка-бабл-чуингам – все это стало вдруг интересовать партийно-комсомольский гоп-стоп. Гопники в форме и штатском отлавливали как «волосатых», так и всех, «кто не по форме одет»: вызывали на какие-то «беседы» (об этом чуть ниже), прессовали в ментовках и, в конце концов, старались сплавить – одних в армию, других в дурдом, третьих – в тюрьму. Спросите – «за что?» – А за то, что «Москва – столица всемирной Олимпиады-80»! – «Шутите?!» – Никакого юмора, скорее, наоборот: если мы гопников считали своими врагами, почему бы у них не было к нам ответного чувства? Вот вам еще один пример оригинального советского секса.

Интересно, что в КГБ тогда распределили всех главных факультетских распиздяев, разумеется, и меня. Блин, я просто не знал, куда деваться, что делать – ну, не любил я эту партию, и всё тут! Хотя фильм «Семнадцать мгновений весны» мне нравился: Штирлиц там, радистка-Кэт, Три-Танкиста-и-Собака, Ганс-Клосс… Идеологически я был несознательным, взносы не платил, причёски носил не те, – скажите, разве я гожусь на то, чтобы быть Преданной Собакой Партии (ПСП)? Или – тремя танкистами сразу, например? Ведь даже по этому тексту, что вы сейчас читаете, любому ясно, что его автор – мерзкая антисоветская сволочь.

Короче, Главный Праздник Прогрессивной Молодёжи Мира (ГППММ), она же «Олимпиада-80» явно предназначалась не для меня и не таких негодяев, как я, побрезговавшим, вдобавок, Государственной Безопасностью и связанными с нею Великими Понтами – не, ну это форменное ващще, ящитаю, и за это надо наказывать люто. Отправили, короче, в армию, однако ссылка длилась недолго, и свою почетную обязанность я справил, как говорится, по-маленькому.

Дембельнувшись полным дебилом (еще одна аллитерация – зацените!), я тут же взялся за старое (мозги в армии умеют вышибать, это да) и новой своей группе придумал название – «ДК». Наверное, по аналогии с известным, но не оправдавшим надежд, проектом «UK», – мы все тогда интересовались исключительно «продвинутой» музыкой, да и за афишу меньше платить, если вы понимаете, о чём я.

ДК – это каббалистическое имя Пятого Элемента, квинтэссенция– примерно то, что Аристотель понимал под словом «энтелехия» – актуальность в пределе своей манифестации. Да и Мухин развил яншинские таланты к тому времени в правильном направлении – даёшь навороченный джаз-рок: круто! Однако вдвоём его играть – сами понимаете, кайфа не много, без басиста со словом истины к народу не выйдешь, – поэтому у станции метро «Университет» мы повесили объявление (Яншин жил тогда на улице Крупской) прямо зимой того же года.

Нет, у нас, конечно, уже был басист, звали его Слава Виш. Техничный, с опытом джазовой школы Москворечье и т.д. Но, к сожалению, Слава принадлежал к старому (не по возрасту, а взглядам на музыку) поколению (вот вам и роль «школы»!) имитаторов и производителей серьёзного музыкального трэша, а потому к Проекту был настроен весьма скептически: дануна.

Олдскул, хуле. А наши амбиции, ведь, уже тогда были подобны если не Царь-пушке, то уж Царь-колоколу, и мы уже могли на этом поприще не только поставить блоху раком, но и подковать её собственным персональным дискурсом, которому я дал название ДК, и никак иначе. Славе это было скучно – то, что мы делали, было совсем не «один-в-один», а потому, в его глазах, беспонтово и бесперспективно: дануна.

Нашим новым бас-гитаристом, короче, стал Алик Крымский (Махмутов). Чувак музыкальный, но в манере еще депрессивнее, чем Дима, плюс полное отсутствие чувства ритма… Понятно, барабанщик такой группе только помеха, – ну ничего, как грицца, что бог послал. Бог и отнял…

Переезжали мы с базы на базу, возвращались на старую, ну и т.д. Да, чуть не забыл, аппаратурка к тому времени у нас уже кой-какая (вполне приличная!) была, а колонки мы заказали в мастерской Мосфильма, где тогда работал мой дед. Переезжали мы переезжали, да и так и потеряли мы нашего Алика, где-то в процессе постоянных переездов. А потом нашли его уже мертвым: Алик повесился на цепи унитазного бачка в туалете какой-то общаги прямо в день своей собственной свадьбы… И снова мы с Димой остались вдвоём.

Большой наш друг и крутейший московский дискобол Илья Васильев привел к нам тогда флейтиста Ивана Аджубея. Ваня был внуком Н.С. Хрущева, мама его работала редактором лучшего советского журнала «Наука и Жизнь» (мной обожаемого, и номера которого я скрупулёзно подбирал), ну и так, неплохо, по-домашнему, играл на классической флейте (а не деревянной блок-флейте, на которой в 83-84 гг. весьма виртуозно играл у нас Миша Генералов). Поиграл-поиграл и… исчез сразу же после того, как мы стали подумывать о вокалисте.

Однако главной заслугой Аджубея была не игра на флейте, а тус в американском посольстве, вернее, не сам тус, а его последствия в виде гор винилового новья. В общем, во многом благодаря Ивану и Илье, мы все были «в курсах» и, в отличие от подавляющего большинства наших соотечественников, современниками мировой музыки, а не лохами, постоянно опаздывающими на поезд, ушедший перед самым носом.

В 1981-м я, как всегда летом, отправился к знакомым в Феодосию. На смену танцплощадкам приходили уже дискотеки, но кое-где еще оставались реликтовые особи –  «живые музыканты».

Как-то днем, изнемогая от жары, я зашел в тенистый парк санатория «Восход», – где как раз репетировала местная группа, а по вечерам были танцы, – и увидел там классических провинциальных «любителей дипапла». Было интересно: в Москве-то вовсю увлекались уже панком! Слово за слово, ну и т.д. – короче, отметили мы новое знакомство вполне стандартно: солоноватым крымским портвейном. А потом и – за работу! Но, как вы догадались, это был далеко уже не «дипапл» и не… И не, и не, и не. Через год, короче, живую музыку заменили дискотеками, и всё это стало неважным.

Ну, так вот. Оказалось, что «восходовский» басист Серёга Полянский тоже москвич и работает мастером того самого ПТУ, что находился недалеко от моего дома. А какой это басист! Мечта любого барабанщика. Немного старорежимный сначала, он был открыт всем новым веяниям. А ведь, это редкое качество для «старичка», – за его спиной стояла долгая крымская танцплощадочная практика («давай на нашу бля») со ставшими классическими: ударом током во время ливня, ужорами до и после и ващще, трипперными девками и постоянным махачем из-за них, кайфоломной имитацией братания с любителями «русского шансона» (они же местные менты и дембеля) и т.д. Чего уж там – мои года моё богатство, но Сергей, постоянно идя на эксперимент, никогда не забывал внимательно следить за бочкой и легко подчинялся ансамблевому рубато, что очень, иногда, важно для грамотного «завода» неудобной публики. Но самое главное – Серёга полностью был готов к Новому.

И смотрим сразу сюда: к концу 70-х серьезность контркультуры и серьезность официоза слились в крепких объятиях. Макаревич, не покладая рук, продолжал учить жить, а советские плесенники, чуть ли не на те же слова, стали сочинять рок-оперы. На западе происходило, примерно, то же самое, только в несколько иных масштабах и немного ином градусе главных действующих лиц. Ситуация вряд ли могла оставаться стабильной и – как реакция на арт-рок второй свежести – пышным цветом расцвела панк-культура.

Либо панк – либо рок, вот музыкальное кредо патриотов конца 70-х начала 80-х. Иного не дано!

Панк – это не просто революция дилетантов, это рефлексия на мюзикл и его пошлый и безвкусный пафос – то, во что превратилась рок-культура конца 60-х. Яко бы субкультурные, но в реале маркетинговые передовицы 70-х панк превратил в туалетную бумагу: «Примитив можно играть только один раз», – в своё время заявил Ирмин Шмидт из CAN. А что нам какой-то Шмидт?! Варвар всегда приходит именно тогда, когда за словами, то есть культурой, уже ничего нет. Приходит и уничтожает слова – хуле, на то он и папуас.

Приходит тот, кого нет, туда, где никого нет – геополитика номадов, она самая. Потому что для кочевника «аутентичное» то же самое, что пространственно конгруэнтное (ага-ага: «немного попутаню на жып, никто же не увидит, а потом выйду замуж за алихарха и нарожаю ему дитей»): папуас (да-да, папуас!) – это звучит гордо! Однако дикость, как и свежесть не может быть второй. А Триэсерия страна сирьёзная, и дикорям тут места нету, играть сначало научитесь, так, внешний вид в порядок привести, професию освоить надоть – ты на хитаре не профисионально играешь, и баробаньщик эта…не видишь чтоль, иди учись... Вот-те и «новая волна»!

Направив брутальную энергию панков против аутизма классического рока и, тем самым, обесценив его ложный пафос, нью-вейверы вернули в оборот то, что, собственно, и сделало его в своё время актуальной субкультурой. Тогда еще не было такого ругательного слова, как «попса», но именно New Wave стала ее сердцем, ее смыслом, ее стилеобразующим, онтологическим стержнем. Получил индульгенцию и русский язык, петь стали по-русски, а в последствии и сам этот язык утянул музыкантов в топкое болото т.н. «рок-поэзии», то есть самого что ни на есть голимого евразийского блатняка.

Мы с Полянским – оба – пришли в 80-е из 70-х, и для нас это было уже никакой волной, да и музыкально панк слишком напоминал старых рокабилльщиков: мы пришли усталые и от пафосных запилов, и от филармонического чёса в составе различных «вокально-инструментальных» эстрадных бригад, и от общения с нашей родной публикой, которая рок-музыку поделила на «шейки» (или шизгары) и «медленные», когда можно либо с пацанами «покуролесить», либо лапищу девке под сарафан запустить, либо всадить перо в бок бывшего своего товарища. Всё уже казалось до бесконечности затёртым, и должно идти нахер. Четвертого не дано.

Не, а что мы увидели в начале 80-х? Трэш, сплошной трэш! Причем, не тот наивно-романтический трэш 60-х, у истоков которого стояла тёмная кремлевская гопота, запрещавшая развиваться тем, кто был умней её – в результате чего уже к началу 70-х молодежь стала разбегаться по всему свету, кто куда. Нет, это был трэш тупой, принципиальный и во многом осознанный (в Москве – точно!). Это был очень мощный, очень по происхождению советский, отчаянно суицидный драйв смерти, манифестирующей собственную обыденность в качестве важнейшего, системообразующего элемента совка. Lo-fi, как образ жизни, как способ мысли, как стратегия Отказа и его репрезентация.

К тому времени нашей базой стал ДК завода «Динамо», что на Автозаводской. Ух, как мы там отрывались… Помогали писать «Вакцину», устраивали джемы для своих и, похоже, Сергей хотел тогда не столько денег, сколько славы (славы КПСС, наверное, гы-гы). А в Москве уже сложилась довольно-таки активная околомузыкальная тусовка, умеющая неплохо делать своё дело, то есть создавать реальный шум. А что вы хотите? Русским (тогда, правда, он назывался советским) роком вдруг заинтересовался КГБ! И, надо думать, не без помощи «околомузыкальных деятелей».

Как вы уже догадались, речь идёт о легендарном Тринадцатом Отделе Пятого Управления КГБ СССР, многим более известном по безумным и от того не менее популярным книгам Григория Петровича Климова (Калмыкова). Почему «легендарном»? Да потому что весь так называемый советский рок есть не что иное, как продукт деятельности этой структуры, созданной в начале 1982 года. Но, что такое КГБ? Точнее, что в Триэсерии понимается под словосочетанием «государственная безопасность»? Неплохо бы в этом разобраться.

Главной задачей Комитета, кто забыл, было обеспечение безопасности Номенклатуры и сегрегация населения от «избранных», то есть входящих в т.н. номенклатурный Пул. Если в цивилизованных странах понятия «государства» и «естат» (бытие-в-признании) – практически синонимы (макиавеллиевское «стато»), то на этой территории слово «государство» использовалось исключительно в качестве псевдонима Номенклатурной Конвенции Семей (НКС), которые, собственно, в государстве, как таковом, не нуждались и постройкой государственных институтов, поэтому, не занимались.

На Востоке подобный тип государства с давних времён назывался давлой, где рулили семьи-асабии да так, что не продыхнуть тем, кто не состоит, не состоял и не участвовал. КГБ, таким образом, выполнял функцию системного фильтра, отсеивающего «наших» от «ненаших», – а если отсев по тем или иным причинам не удавался, «ненаших» попросту назначали. Как и «наших», впрочем. Остальных - локализовали.

Этим, таким важным для хозяев страны делом практически были заняты все подразделения КГБ, но в связи с тем, что Леонидоильич™ чувствовал себя уже неважно, Партия и Правительство организовали при Гестапо специальный Тринадцатый Отдел по надзору за конкурентами его внуков, формально поручив сосредоточиться на весьма неудобной и совсем по бабкам небогатой среде «неформальных» молодёжных движух – дрожжи для конкурентной среды, кто бы сомневался.

Чтобы контролировать движуху (она же тусня), во-первых, надо её создать, а во-вторых – сделать привлекательной и обозначить в качестве системного узла. Как создать тус? Очень просто: бросить в сортир пачку дрожжей. И тогда подобное притянет подобное (брат пойдёт на брата типо, сын пойдёт на отца – опарыш на опарыша и т.д.), которое, в свою очередь, будет разделено на зёрна и плевелы – «наших» и «ненаших». Кто будет делить? – Это очень хороший вопрос! Однако не будем торопить события.

Во главе этой тусни сначала стоял историк Артемий Троицкий, у которого был персональный «негатив» – Илья Смирнов, за которым, в свою очередь, постоянно бегал «сионист-журналист» Миша Сигалов. Была еще куча всяких «комет», но память поколений к ним, увы, равнодушна: мало было просто стучать, надо было ещё уметь выдавать продукт в виде «экспертизы». Действительно, самого Зубатова Сергея Васильевича историки ещё помнят, а вот имена его соратников – вряд ли…

Надо только добавить, что ничего нового к структуре этого отдела придумано не было. В качестве экспертов-акторов, как правило, набирались люди поверхностные, исключительно «левых» взглядов, вербовавшиеся не столько из среды самих движух, сколько инкрустированные в «систему» по той или иной рекомендации (блатные). Начиная с Хрущёва, кумовство вообще было устоявшейся практикой совдепа, и никакие инструкции, никакие, казалось бы «жёсткие» правила, не могли остановить процесс ротации «элит», осуществлявшийся исключительно по родственному принципу. Как осуществлялись эти отсевы-назначения?

Во-первых, не забудем, что «спецслужба» – это услуга, её топология есть т.н. «сфера услуг» по определению. Другое дело, что клиентов у неё немного – в нашем случае это Номенклатура, обозначавшая цели и ставившая задачи, которые, в свою очередь определяли и сами методы работы спецуры, где всё всегда начинается с одного – разводки. Не мне вам рассказывать: сначала «скопившихся» рассредоточивают на два лагеря, потом внедряют в каждый из них по бионегативному (об этом ниже) «аттрактору» или, говоря по-русски, психу, способного генерить конфликт буквально из ничего, а затем конфликт подогревается путём тиражирования как раз тех мемов, что в состоянии безумия плодят эти аттракторы – артикул: Утка Подсадная™.

Жучка за внучку, внучка за бабку, бабка за дедку – вот так все постепенно втягиваются в перманентный стук друг на друга, а «контора» спровоцированный конфликт типо разруливает и, соответственно, «принимает меры», то есть «назначает». И при любых обстоятельствах – набивает свои вместительные сейфы домыслами и слухами, литературой производства Пафосных Советских Писателей в жанре non-fiction.

Трудно сказать, был ли Сигалов настоящим сионистом. Но в любой разводке, как мы знаем, без системного «жыда» просто никак. Это же Имя заместительной жертвы в череде постоянно случавшихся, но весьма предсказуемых миметических кризисов на этой территории, её биополитическое. А под колпаком тогда оказались не только музыканты, но и вся, так сказать, теневая рок-инфраструктура – «заряжатели» концертов, «писатели», издатели рок-самиздата.

В Москве к тому времени уже выходило несколько подпольных журналов, в частности, – «Зеркало», «Ухо», «Урлайт». Кстати, название последнего взято из захода к моей песне «Москва колбасная». Активно сотрудничая с ними, иногда входя в состав редакций, – тем не менее, совместно с Николаем Дмитриевым и Иваном Соколовским я параллельно выпускал и свой «Сморчок», издание которого, впрочем, было приостановлено моими кураторами из КГБ.

А куратором я обзавёлся после того, как в самом начале 1984-го меня заставили явиться на Лубянку для «беседы», поскольку в моих действиях, оказывается, имелись все признаки состава – «…статья 190, пункт 1 УК РСФСР гласит, что…» – но не было пока события, и будущий куратор мне прямо намекнул, что событие торопить не стоит, мы же неглупые люди – да?

Ну, я думаю, читатель понял, а каком «событии» он говорил. Событием «преступления» являлась именно группаДК, а неглупым должен быть я, у которого, подразумевалось, не было желания отправиться за решётку. И, в первую очередь, устраивая концерты, т.е. зарабатывая музыкой деньги. Таким образом «группа» ДК закончила своё существование уже в январе 1984 года. А компания Смирного-Троицкого прибавилась ещё одним «экспертом», которого, впрочем, на данном «фронте» быстро и не без помощи «коллег» забраковали и направили на иной - отражать Главный Удар подлых империалистов, где на самой передовой война шла за книжный рынок.

Вопрос: нахер я им сдался? Вербовка – это понятно – не мытьём, так катаньем: МИЭМ считался литерным вузом, особенно наш факультет. Однако повод явно невелик, очевидно же. Они всерьёз считали советскую номенклатурную тюрьму великим щастем, коим они одаривают неразумное пополо, а потому любое инакомыслие представлялось ими своего рода болезнью, извращением, где они, занимаясь профилактикой, выполняют священную функцию добрых грандов-лекарей, хотя то, что вся их беспонтовая постройка ёбнулась буквально через пять лет и превратилась в руководимое их же внуками Гниющее Болото, лишь подтвердило старое правило: врачу – излечися сам.

Тем не менее, я был вовсе неглупым и доверие чекистов оправдал. Как, похоже, и этих «рокенрольных» мудаков, готовых уже тогда за мелкий прайс негигиенично вертеться на выпуклых местах всяко-разных сурковых (как им дико повезло – просто пиздец нахуй!), впрочем, – иначе я бы всех, наверное, пересажал за их коллаборационизм и фарисейство. Отправил бы в газовые камеры нахуй, устроил бы освенцим в отдельно взятом подразделении Гестапо, не пожалел бы никого, ни геев, ни пидорасов… Просто потому, что людей иного типа в этой среде практически не было, поскольку – не поверите – их в эту среду реально не пускали. Но вот что интересно. Топологически под «группой» понималась тогда концертная практика группы людей, объединённой «торговой маркой», брэндом. Собственно для рок-группы это был конец, но какое отношение к року имел мой проект?

Вот я сейчас, каждому, читающему этот абзац, могу дать шанс проявить личную смекалку и легко догадаться, что собственно брэнд не мог подвергнуться запрету, поскольку, очевидно, находился вне данного топоса. Что это значит? А это значит, что за вынужденным (а, может и ненужным вообще?) отсутствием концертов словосочетанием «группа ДК» я могу назвать всё что угодно, вплоть до самого себя (чем плохи, в таком случае, магнитофонные записи?), тем более «ДК» изначально понимался мной как проект актуализации самого себя. Нет, конечно, в сим помогали и мои товарищи и – тем не менее.

Действительно, никаких «групп» в реале не бывает, в лучшем случае запалом арт-бомбы становится биполь противоположных по типу личностей, но, как правило, за словом «группа» скрывается маркетинговый ход продюсера, псевдоним одной из многих стратегий репрезентации его personality – он же криэйтер Проекта. И не говорите мне, что Макаревич подразумевает под словосочетанием «машина времени» что-то другое – никогда в это не поверю.

Моим куратором от КГБ стал неплохой парень, с которым мы потом подружились (на работу его брал сам Филипп Бобков, в 90-е он оказался в приснопамятном УРПО вместе с Литвиненко), но судьба его сложилась, увы, весьма трагично. Он мне постоянно звонил и предлагал «поговорить», хотя я никак не догонял смысл этих бесед, которые были, по существу, ни о чём. Он ни о ком не спрашивал, его не интересовала «антисоветчина», и уж тем более «творчество» всех этих тогдашних «героев рокенрола», – в основном, разговоры за жизнь и имеющихся идей на предмет либерализации книгоиздательства – тема, которую тогдашнее руководство Гестапо активно проталкивало. А я – пора признаться – кроме музыки тогда ещё и слыл достаточно крупным московским книжным спекулянтом с погремухой «Профессор», которую дали подельники согласно профилю моих интересов.

Через некоторое время я, правда, понял, что на меня стучали, и он – то ли сверял всю эту хуйню, то ли отчитывался перед кем-то, но не думаю, что это всё имело какое-то серьёзное значение, за исключением разве что одного случая, который опустим. Догадаться же, кто стучал, тем более труда не составляло, поскольку IQ как рокенрольной, так и околоейной публики никогда не отличался большими цифрами, однако, согласитесь, свято место пусто не бывает, и лучше не палить к тебе неравнодушных, поскольку вероятность того, что на их место придут новые, – даже не стопудовая, а больше.

Однако после личного знакомства с Григорием Климовым и его книгой «Протоколы Советских Мудрецов» (реально снесла мне тогда крышу) я, наконец, расшифровал скрытые месседжи своего куратора: педерасты, заики, алкоголики, психопаты, карлики, картавые, минетчики и минетчицы, наркоманы, околомузыкальные давалки, лесбиянкии т.д. и т.п. – то есть, как раз то, что в движухе воспринималось на уровне прикола, хихи-хаха и ебацца-срацца, а главное – наделялось, порой, статусом невъебенной крутизны – вот что реально интересовало Тринадцатый, а отнюдь не антисоветские анекдоты и политические взгляды подпольных рок-пророков. Им нужны были отнюдь не игроки, им нужны были простые фишки, насаженные на крючок своих «слабостей». Поэтому неудивительно, что в своей странной работе они опирались на «источники» исключительно из этой среды – нихуясе, скажу я вам!

Для чего? А теперь поглядите внимательно на тех, кто постоянно срёт вам по жизни, или прямо сейчас: не поленитесь, гляньте, как выглядят в реале отчаянные говномёты из комментов к вашим днюхам – ничего не замечаете? Ай да Климов, ай да сукин-сын! Мнительные, женственные и неуверенные в себе анонимки…

Конечно, я понял, за что прикрыли мой весёлый «Сморчок», – в то время как другие журналы, тем не менее, выходили, играя роль, видимо тех же самых, но уже «неодушевлённых» аттракторов в священном деле номенклатурной сегрегации. Подобное должно притягивать подобное. Ведь, откровенно говоря, одним из мотивов, приведших к изданию собственного журнала, была идея забить гебешные файлоприёмники голимым мусором и напугать цековских шизофреников продуктом той самой информационной революции (как раз начали появляться персональные компьютеры), которую они все ожидали с неподдельным ужасом. И то, что «Сморчок» вносил элементы хаоса в их двумерные марксистско-ленинские мозги, это бесспорно…

Тем не менее: если вами занялись спецслужбы, – скорее всего, – вас просто кто-то хочет уничтожить, но так, чтобы вы сами не заметили. Или – другой вариант – вашими руками хотят уничтожить кого-то, о ком вы даже не подозреваете, но тогда не забывайте, что следующим будете уничтожены вы. Само наличие "куратора"вяжет вас по рукам и ногам, а гарантирует лишь одно - постоянное безденежье. Может, как раз для того и назначили? Ничего личного, – однако, мой опыт говорит только о бессмысленном и по существу анонимном механизме ликвидации тех, кого Номенклатура, так или иначе, посчитала конкурентами, включая сюда и самих «кураторов» – механизм, где исполнителями являются «последние», они же омега-самцы или «бионегативный социосубстрат» в дефинициях Григория Климова.

Номенклатурный социоцид. Что скажете?

Вот блять опять эти заумные слова нахуй. Ладно, вернёмся к нашим баранам – о чём мы там говорили то? А, да – «подпольные рок-журналы», это пиздец нахуй. То есть, я хочу сказать (да-да, продолжим), что атмосферу эти аттракторы-зины – …в конце квартала – правда, Вань, – ты мне такое же сваргань… – создавали достаточно «романтичную», если это слово, конечно, годится в контексте данного мотива. Какого мотива? Из музыки к мультфильму про Чебурашку, разумеется.

Романтичную, ага, но и только. Поскольку общим для всех этих изданий был повальный дилетантизм – как главных действующих лиц, так и примкнувшим к ним «попутчиков». Благоглупости лились рекой: в истоки советского рока ставились то Высоцкий с Окуджавой, то Галич, то еще кто-то; музыкальная же «чувствительность» критиков не выходила за рамки квинто-квартового круга, а то и прямо крутилась вокруг голимого блатняка, который тогда – как  все подпольное, наверное, тоже назывался «роком» и которому методично, с упорством, достойным другого применения, противопоставлялись фашисты, антисемиты и некое – страшное и зловещее – «общество-Память».

Ну и что? Все эти ляпы с лихвой покрывались авторской искренностью, особым, еле уловимым, «футуристическим» тоном публикаций и – вместе с тем – щемящим ощущением нового и, разумеется, прекрасного будущего. И все были счастливы этой игрой, которую умело направлял «в демократическое русло» КГБ. Хотя, если трезво посмотреть, нет и не было у рок-культуры заклятого врага, чем урла и гопота всех мастей, включая сюда и интеллигентствующих соплежуев, чьим культурным маркером как раз и были Окуджава с Высоцким.

Надо ли повторять, что даже не ВИА и не далекая от современности советская песня, сколько именно Высоцкий – уродливый плод на чахлом деревце т.н. «одесситов», обожаемый властью лицедей и вся его гнилая, гопническая «правда», которой, как бы нелегально подпитывался этот раболепско-патриотический, бескрылый советско-совковый глист – были основными, если не сказать хроническими раздражителями для любого уважающего себя меломана. Я, например, это отчетливо помню: что битлы, что Высоцкий – к нашему, «продвинутому» блять року отношения не имели никакого.

Больше того, уже при личном  общении с подавляющим большинством ныне известных «рок-музыкантов» меня просто шокировало не только их незнание, непонимание, но и я бы даже сказал, нелюбовь к мировой рок-культуре, музыке вообще. Я не говорю про Башлачёва, который вообще не понимал, что такое рок, и на все мои попытки вписать его каким-либо образом в ту или иную рок-группу, отвечал категорическим отказом.

Ладно, Башлачёва трогать не будем, есть у нас для этого профессиональные историки. Однако для меня, вышедшего из арт-рока 70-х, эта, граничащая с откровенным подлогом, искусственность рок-тусовки 80-х была слишком очевидной, как и все те признаки практиковавшегося ею карго-культа, которым было помечено тогда всё «советское». Ситуация с необходимостью требовала по отношению к себе адекватной и симметричной рефлексии, коей и был Проект ДК, теперь уже законсервированный в виде огромного количества магнитоальбомов – музон, сходу возненавидимый практически всеми титульными «легендами» советского карго-рока.

А что вы хотите-то? Песенки у костра – он же «советский рок» 80-х есть не что иное, как продолжение тех же шестидесятнических «трансгрессий» на предмет антисистемных яко бы тумана и запахов тайги, но уже в виде римейков последних, превратившихся в портвейн и ожидание карго (т.н. «перемены») от поколенческих «предков»: Высоцкий или, – как редуцированный ответ на запрос «позднего совка», – Галич. Некачественная, маргинальная даже по отношению к советской эстраде, дискурсивная практика этой – на деле – самодеятельной и малобюджетной попсы, увы, абсолютно не совпадала с тем, что дали миру аутентичные 60-е и творческие 70-е…

Да, «нью-вейверы» 80-х честно бились за свою санту-барбару, но «роком» это можно назвать лишь с большой натяжкой. Хотя, что значат какие-то «термины», если подпольная музыкальная жизнь начала 80-х была куда более живой и искренней в своём внутреннем драйве, чем это имеется сейчас – в нашу эпоху компьютеров и «творческой свободы» без амбиций и без особого желания этой самой свободы? Тем не менее, по слухам, Троицкий лично отвечал перед властями за «молодежный миф 80-х» и, надо сказать совершенно без иронии, с этой работой он успешно справился.

Поскольку Тринадцатый Отдел, как вы уже поняли, был прибежищем разного рода «леваков», нелишне будет залезть в архив революции, достать папочку, на которой написано «Вильгельм Райх», и наш исторический бэкграунд пополнить её содержимым – Григорий Петрович, уверен, будет не против.

Это он, Вильгельм Райх, пытаясь скрестить Фрейда с Марксом, назвал Оргоном жизненную энергию, и это та самая энергия, которая на протяжении веков была известна на Востоке как «ка» или «прана». Райх верил, что энергия Оргон это та созидающая сила, которая является основой нашей сексуальности, и, на самом деле, всего живущего и растущего во Вселенной. Так вот, возвращаясь к теме, можно сделать вывод, что КГБ и был создан как раз для того, чтобы самостоятельные, пульсирующие в организме ордынского населения, потоки энергии Оргона были перекрыты и направлены в сторону Номенклатурного Конкордата, где сам КГБ играл роль «светской власти». А для сопротивляющихся этому процессу он должен выполнять функцию обыкновенного гандона, надеваемого номенклатурой на собирательный Хуй слишком креативных, т.е. неугодных.

ДеКа, таким образом, и как вы уже, думаю, догадались – это не название «группы», а миметическая репрезентация функциональной константы власти по отношению к собственному населению (используя терминологию Райха), двойник самой квинтессенции совка, его Пятый Элемент: экстенсификацияДК в применении к. Интенсификация Проекта шла несколько в другом направлении.

На место вокалиста у нас тогда было два кандидата – уже известный вам Морозов и Володя Рожков по кличке «Насос», которого я, собссно, и проталкивал. В отличие от интеллигентного Насоса, Морозов – перверт настоящий, поэтому идея из Дауна делать Дауна мне показалась не то, чтобы циничной, сколько весьма порнографичной и оттого создававшая ощущение постоянной неловкости за клиента – порнографический советский журнал «Крокодил», кто помнит, где весь визуальный «юмор» состоял из демонстрации физиологии и уродства. Кредо будущих «Весёлых Картинок», впрочем, а я «сатиру» не любил никогда.

Нет, Женя отнюдь не Даун – не подумайте чего плохого. Просто его гениальность того рода, что не оставляет никакой дистанции между актёром и его образом, и практика не раз показала, что на этапе nigredo подобная аутентичность ведёт к разрушению личности. Хотя не стоит забывать, – и это вы можете легко проверить по моим публикациям того времени в «Ухе» или «Урлайте», – проект ДК уже тогда мной позиционировался, как откровенно антироковый и, в принципе, – ни Полянский, ни Яншин не были против этой концептуалистской провокации par excellence.

Однако случилась оказия, и Яншин устроил нуждавшегося тогда в деньгах Морозова на должность дискотетчика в клубе общежития МИСиС в обмен на чисто конкретную возможность там репетировать, а заодно и попеть для коллектива (да-да, конкретно за бабки – без них Женя никуда и ни за что). В отличие от Димы, я слишком долго и хорошо знал научившегося к тому времени петь в Гнесинке Крутого Перца с характером капризной девочки, амбиции которой, впрочем, простирались в совсем ином топологическом пространстве Вокального Выебона. Тем не менее, вариант был неплохой (клуб находился буквально в двух шагах от тогдашней моей работы), Дима предложил сначала начать, и пообещал максимум в течение полугода найти Морозову замену.

_________________
Начало ⇒ ЗДЕСЬ
Окончание   ⇒ ЗДЕСЬ


Комменты здесь
_________________
НОВОЕ ИСКУССТВО (магазин) - приобрести: альбомы ДК