Здорово и вечно.

  Сила и мощь Летова в том, что практически все типы провинциального высказывания ему удалось собрать в одно и достичь достаточной полноты. Притом, сами эти высказывания с необходимостью противоречивы. Отсюда и феномен восприятия «Гражданской Обороны»: она «своя» если противоречий не замечаешь, и откровенно раздражает, если сам находишься во власти одной из групп подобных высказываний. То есть для понимания его творчества необходима дистанция, если не сказать ирония по отношению к предмету.

Но вот что интересно: главный герой провинциального музыкального фольклора 70-х, как известно, это некий абстрактный Любовник™, выпрашивающий пиздюлей у объекта своего обожания, которому, как правило, дают имя. Не развешиватель, а именно что выпрашиватель. Кажущийся каким-то гендерным сбоем, этот чисто советский маркер девиантности, тем не менее, был нормой и соответствовал «неагрессивному» поведению образцового советского человека, в свою очередь, воспитанного Партией и Правительством, а потому и воспевался, главным образом, официальной советской эстрадой, безусловно, заразив им т.н. «самодеятельность». Отсюда и анонимность субъекта в отличие от объекта, который этим субъектом и наруливает.

Комменты здесь

В этой коннотации герой Летова – абсолютно «советский» с той лишь разницей, что «советскость» в нём закончена до конца и представляет собой человека, пиздюли уже выпросившего. Собственно всё его творчество представляет собой тотальную фрустрацию от несоответствия «обещанного» и экзистенциального, где наличие «обещанного» в экзистенциальном и есть главный маркер любого провинциализма, поскольку быть «центровым» в давле это и значит самому «обещать» налево и направо, а не ждать обещанного от других. И всё что хочет он теперь, так это самой элементарной смерти, на что весьма тонко отреагировал в своё время Троицкий, будучи сам коммунистом-провинциалом.

Здесь Егор Летов пошёл значительно дальше цоевской антропологии и ревякинского слэнга, предложив аудитории чистую провинциальную эмоциюсо значительно большими возможностями для любых интерпретаций, чем у первых двух и, в не последнюю очередь, протестного толка. С Летовым собирательная Немасква™ получила, наконец, свой голос – отсюда и эти бесконечные споры на предмет того панк ли сам Летов или хиппи. Заметьте, идентичности Цоя и Ревякина никогда и никем сомнению не подвергались. Фигурально выражаясь, Летов™ больше чем Летов, и он по праву занял достойное место среди деятелей отечественной культуры от собирательной Третьей Столицы, скажем так.

И вот здесь мы попадаем как раз в поле особой двусмысленности, когда пытаемся ответить на вопрос: так что же хочет эта собирательная Немасква? А собирательная Немасква – ни много, ни мало – хочет ровно такой же смерти, что и герой Летовских экзерсисов, только теперь смерти той самой среды, в которой она находится и строго манифестирует себя в качестве собирательной Антимасквы™ - «настроения», более чем известные многим. Смерти той самой мифической России™, если говорить откровенно, поскольку настоящее невозможно уничтожить из прошлого, и здесь само наличие Масквы в провинциальном российском дискурсе и есть то самое «обещанное», без которого прошлое невозможно собрать «в единый кулак» и использовать самой Масквой для себя в качестве системного спойлера.

Понятно теперь? То есть, переходя ко дню сегодняшнему, – чем больше Путин будет добивать Россию™ и тем шире, как ни странно, будет у него поддержка со стороны населения. А главное – он хорошо понимает, что Масква никогда его не поддерживала и поддерживать ни за что не станет. И вот почему во главе Сраной никогда не поставят коренного москвича: боярская давла строго держится на отрицательной энергии ненависти к себе, и движение по времени здесь равносильно экзистенциальному самоубийству. И наоборот: самоубийство-жест, эксплицируемый властью в виде режима перманентного государственного переворота и есть – по сути – динамо-машина, генерирующая эти энергии, тот самый особый номосв терминах К. Шмитта, жизнь, лишённая подлинного бытия подлинных свободных людей, где свобода есть не что иное, как презираемое препятствие в процессе ритуальной постройки анонимусами личной тюрьмы, где замок к двери предпочитают крепить снаружи. Да имена – лишь на двери и строго с внешней стороны.

Здорово? Зато вечно. Здорово и вечно.