Тайны гадских медляков - 1

Сергей Жариков
Тайны гадских медляков
(начало)


  Что такое музыка? – Репрезентация космоса при помощи звуков. Артефакты времени. Форма холистической манифестации космической гармонии, как совокупности элементов мира в его синергетическом единстве. Вот почему соавтором музыки всегда будет время, композитор лишь сожмёт его до размера звукового афоризма. Растекаясь по времени, музыка, таким образом, становится квинтэссенцией настоящего.

Но, как разобраться с актуально-настоящим,– нам, живущим в постинформационную эпоху, пришедшей на смену настоящей, «информационной»? Ведь по инерции предыдущей, «исторической» эпохи, эксплуатировавшей историю (настоящее-В-прошлом, то есть знание о прошлом в пространстве времени) и подменявшей ею настоящее (настоящее-В-настоящем), любой скан настоящего – в эпоху постинформационную (настоящее-В-будущем) – сразу же получит гриф секретности! Ну и как называется то настоящее, что невозможно подвергнуть предварительному сканированию?

Комменты здесь

Правильно, – музыка. Именно в Последние Времена™ музыка становится наиболее свободным и актуальным искусством, а с ней – заново активируется знаменитая ницшеанская формула о духе народа, который познаётся духом его музыки.

Может ли музыка отразить дух «немузыкального» времени? Может. Если имеет дело с непреходящими архетипами того или иного народа. Такую музыку и называют классической,– сегменты её звукового космоса артикулируются непосредственно архетипами, а музыканты, исполняющие настоящую классическую музыку, поэтому, называются аутентистами, то есть интенционально соответствующие архетипам.

Умом Россию не понять, аршином общим не измерить. Это мы знаем. Да-да, у нейособенная стать: страна не всегда соответствовала сама себе – территория с нерешённой проблемой собственной идентичности, – о каком аутентизме здесь может идти речь? Наверное, потому, что т.н. Российская Империя прошла мимо классицизма с его упоением формой, требующего благородства и внутренней свободы, – а может, наоборот? Ведь, пришедший на его смену романтизм, как известно, вырос не на пустой ветке, а лишь развивал форму, актуализируя персональное в архетипе, его национальное, – что может быть национальным в русском? Риторический вопрос: всё что угодно, только не аутентично русское. А существует ли оно вообще – аутентично русское?

Нет ничего более далёкого от России, чем музыка Гайдна. Плоды почвы глинистой и заболоченной не нашли в его музыке абсолютно никакого отражения; впрочем, трудно говорить о музыке растекающегося по пространству и постоянно реверберирующегонарода, – наверно поэтому вкусы последнего требуют при записи такой глубины реверберации, хотя у индусов дело обстоит не хуже. И не лучше: фирменный знак индийского кино. И советских звукорежиссёров.

Как-то во время радиотрансляции одного из бесконечных концертов по заявкамдиктор, зачитывая очередное письмо из тех, что пишут на радио профессионально одинокие люди, произнес следующее: «Это моя любимая песня. Я всегда плачу, когда её слушаю». И вот вдруг зазвучала она, любимая, после стандартного пожелания слушателям не-пить-не-курить-и-матом-неругаться.

Что такое «плохая песня»? Это песня, от которой портится настроение, а зело чувствительным хочется плакать. Однако родной дух вносит в наши оценки и родные коррективы. Деньги ваши будут наши– что немцу впрок, то русскому западло: в России Гайдна практически не исполняют, об отсутствии знакомых консерваторских имён в каталогах мировых лейблов я уж и не говорю. Музыку, которую обожали короли, здесь, похоже, не понимают, – слова: королевская музыка, королевское искусство… Были ли в России цари? Были, еще сколько. Но они не были королями: в России Гайдна не любили никогда. (К вопросу о монархии.)

Россия – очень серьёзнаястрана.

«У вас несерьёзная музыка, – говорят мне всюду, – у вас поют про говно». Или: «Рихтер – очень серьёзный музыкант. На его концерте все плакали». – «Да? Но если я буду плакать над песней про говно, будет ли это считаться серьёзной музыкой?» – спрашиваю я.

Все российские писатели (если не все, то через одного) печатались в серьёзных толстыхлитературных журналах, с благоговением днём читали друг друга, а вечером друг другу посылали стишата про говно. В альбом. Инженеры человеческих душ прекрасно понимали эту говёную невостребованность Родины, особенно после бесед с чиновником, цензором или редактором того или иного идеологического органа самодержавно-большевистской России.

Что такое «заявка на задушевнуюпесню», под которую хочется только одного – поплакать, – как не ресторанный заказ на не менее задушевное хрючевос той лишь разницей, что душевное не всегдадуховное? И вот уже не я хрюкаю над вселенским хрючевом, а оно надо мной: ничего-ничего, трудно в ученье – легко в бою, врагу-не здаёцца-наш-гордый-варяг, есть такое слово надо. Да, немного воняет, зато амброзийно и резонирует окрест гигантским минором бля в натуре (натуральный минор). Но, – после пары простых мажорных аккордов, – как не сыпануть сольцой на рану, не пожалеть себя жестоко по совокупности таких же как и ты человекоподобных мясомашинок по производству мокрой засухи и экзистенциальных как?!

И зря вы смеётесь. Перед нами стратегия перехода из мира дешевых эмоций в мир очень сильных эмоций, которые, в отличие от первых, уже не стоят совсем ничего. Вот этого-то и не жалко, поэтому пишется только «в альбом». Парадокс?

Всегда приходит час, когда все вещи хочется назвать своими именами.


1. ANDANTE

«Здесь вы не обнаружите типичного для этого композитора набора дешёвых эмоций», – рекламирует английский Gramophone плетнёвскую интерпретацию «Манфреда» Чайковского. И малоизвестный в России музыкант «второго эшелона» Михаил Плетнёв за её пределами превращается в звезду первой величины. Чайковский – «идеальный», Рахманинов – «классический». Его запись сонат Скарлатти сравнивают с записями Гульда…

Что-что, – ты сказал скарлати? Что ещё за скарлати нах? Первыйнах? Первыйнах у нас Пётрыльичайковский нах с Рахманиновым нах и Полонесогинский, имя забыл нах, а козёл Плетнёв пусть себе сосёт у НАТО нах и чешет в свой родной ИзраИль нах, – или ты не русский мужык ващще?!

Но не зря русский мужык нах так обожает Таиланд нах. «Говна здесь нет», – как бы предупреждают англичане, но есть немного евразийско-русской, континентальной такой перверсии – топориком по бабушке, но любя, чуть-чуть, совсем немного. Совсем, «совсем немного» (плетнёвский Шуман) и… Россия уже воспринимается лидером среди мировых стран-первертов (а вы всё: Бангкок, Бангкок, город-ангелов…)

Ангелы с русских икон: портреты Плетнёва, сделанные английской фирмой Virgin, преподносят его эдаким русским хитрованом, под которыми как бы незримо присутствует подпись типа: «…эта турецкая лиса каким-то непонятным образом умудрилась не перепачкаться говном всего того интерпретаторского китча, что на каждом шагу демонстрируют его коллеги, процветающие советские дегенераты». Ага, понятно: Плетнёв – не дегенерат в отличие от. И, как следствие, его запись концертов Гайдна сразу попадает в топ-листы авторитетнейших музыкальных изданий. А это значит, что мы уже вернулись к основной теме нашего повествования.

Да, Гайдна можно прямо назвать прикольщиком. Само его имя на слух звучит как кличка, которую дают скрытному человеку или любителю всё везде прятать. По-русски оно вообще звучит как «гадина», что значит водяной, а шибко умные найдут здесь намёк на алхимический растворитель. Полное же имя композитора, сочинившего более 100 симфоний и около 100 квартетов, – Франц Иосиф Гайдн.

Это в честь него, – друга «Моцарта» и достопочтенного брата светской ложи «Истинная Гармония», великим магистром которой был большой ученый «Игнац фон Борн», что на русский, примерно, переводится как «Иван, не помнящий родства», – был назван знаменитый архипелаг в Баренцевом море:…товарищ Сталин, вы большой учёный, в языке знаний познали толк, а я пра-астой, са-авейский…и т.д. Любопытно (и об этом говорят серьёзные книжки), – что на представлении Гайдна масонской общественности так называемым «Моцартом» (28-01-1785) самого гадского папы не было, а на его инициации (11-02-1785) каким-то странным образом не оказалось и «Моцарта». Следует добавить, что Леопольд, – реальный человек, имевший схожую с Омадэичемпогремуху «Моцарт», – был мастером «особого обхождения» той же ложи. Но это так, к слову.

Православнутые боны считают масонство тайным обществом пидарасов, но, судя по газетным публикациям, батюшки и сами не прочь полакомиться монастырской попой. Наверное, отсюда и пошло слово «поп», то есть попа в мужском роде; но это не прямое утверждение, а всего лишь рабочая гипотеза.

Однако подобное притягивает подобное и не зря: в газете «Комсомольская правда» в своё время была напечатана статья «Рагу из синей птицы», где группа представителей культурной партноменклатуры требовала от художественной самодеятельности «петь по-мужски». Это было настолько курьёзным требованием (в то время даже бабы пели по-мужски, и не было ничего более отталкивающего и вызывающего чувства брезгливости, чем пение мужиков про свои сердечные болячки), что вот уже по прошествии стольких лет вспоминается эта публикация. К чему я это?

Когда глядишь с умилением на то, как бывшие партийные инструктора все как один вдруг стали «православно верующими» или, на самый худой конец, «свободолюбивыми» казаками, невольно вспоминаешь прошлое и, как та бабушка с картины Максимова из Третьяковки с недовязанным носком в руках, смотришь из-под очков на родной сарай и говоришь: «Ёбана-а-а…» Казалось бы, причём здесь Лужков? Действительно! И мы заиграем немного побыстрей.


2. ALLEGRO

Знали бы наши казако-попо-коммунисты, что «серьёзно» мужики петь стали сравнительно недавно. Как служебная музыка раннего средневековья, так и позже, светская барочная (классическая) опера, предназначались исключительно для мужских хоровых составов, куда входили дети (только мальчики), кастраты и остальные мущщинки. Обычная практика тех лет, если не быть проще и сразу увидеть в этом элементы тогдашнего быта.

Считалось, что девочки (как, впрочем, и женщины вообще), чувствуя на себе чьё-то внимание, постоянно рисуются и занимаются собой, а не музыкой. Барышням, – как тогда говорили, – не хватает в исполнении строгости, то есть страха: действительно, чего бояться-то? Сам хор представлял собой коллектив представителей разных классов музыкальных церковно-приходских школ, набранных в соответствии с возрастом, то есть по высоте тона их голосов. Пели, в основном, дети (взрослые пили). Бас, а чаще баритон читал лишь речитативы евангелистов или участвовал в действии весёлых опер деревенских праздников в качестве рассказчика, где манерное исполнение «лирических» песен в духе наших Лещенко или Кобзона всегда было рассчитано на комический эффект.

Народ был тогда (как и всегда, впрочем) тёмный, а потому и юмор того времени состоял, как правило, из комического обыгрывания брутальных ситуаций, и из эротического контекста, поэтому, далеко не убегал. Не только тёмный, но и крайне консервативный: народные культурные традиции тянулись обратно в дохристианскую старину («мужское» тогда не имело того сакрального веса, который дала ему церковь уже позже), и публика обожала смеяться над всеми этимишуточками, как то – мужской лирикой, воспринимая её за страдания пидарасов с соответствующими ситуациям переодеваниями в женское бельё и показом «глупостей».

Считалось, что земной, физический человек был «греховен» изначально, а потому недостоин одиозноговоспевания, а это значит, что великую драму чувств могли разыгрывать лишь существа ангелические, «бытие» которых находится где-то там, вне физической жизни-смерти, то есть по ту сторонуземной (чисто человеческой) печали, не говоря уже об особах неподецкикоролевской крови, чья субкультура, безусловно, считалась солярной, «горней» и уж никак не завывающе «дольней».

Нарушение канонов субкультур (а это были именно субкультуры разных эпох) толкало в своем развитии музыку вперед, и в каждом конкретном случае количество повторений-подражаний, в конце концов, приводило – через переворачивание смыслов и пародию – к новому качеству. Собственно, слово пародияизначально обозначало простое подражание, ничего личного.

Гайдн как никто другой плодотворно поработал на этом поприще, но не в той степени искусного фокусничества на предмет цитат и передёргиваний, которое продемонстрировал Моцарт, а при помощи остроумных артикуляций в построении самих музыкальных предложений. Именно поэтому Гайдна справедливо считают эталоном классического стиля. Его «служебные» кассации и дивертисменты и по сей день считаются образцовыми. Это музыка, говорящая сама о себе собственным же языком без всяких внешних ссылок, – отсюда её неповторимый шарм и поразительная лёгкость.

Однако у композитора были и взгляды, и он сумел весьма красноречиво отразить их в монументальных формах мессы и оратории – шедеврах солнечного, «нордического», стиля, исполнять (Пиннок, Гикокс, Кёйкен, Арнонкур) которые необычайно трудно именно по «идеологическим» причинам. Это тот самый милитаризм ангелических войн, которые человекоподобные существа, согласно своей тамаснойлогике, называют «фатальной неизбежностью» и, как правило, худшие из них,– по причине неумения или неспособности проникнуться эйфорией особого видения и понимания мира, как vehicle для Великого Архитектора Вселенной, – в двумерной плоскости противостояния добра и зла воспроизводят по ограничительному лекалу «экстремизма» в виде целых серий банальных и шумных назиданий.

Да, – и здесь фашызм-экстремизм-холокост. Гитлер, ведь, тоже человеческую толпу любил сравнивать с бабой, хотя сам был ёбарем весьма сомнительным. Натура артистичная и внешне коричневая,своим подчеркнутым декларированием труЪ-арийства фюрер тянул, скорее, на голубого, – настолько он был неуверен в себе, именно как художник. Понимание мужественности как стиля, репрезентирующего себя через экспрессионистский дезодорант визуального насилия, но без имманентно присущего настоящей мужественности благородства – чисто гейский point, кто бы сомневался в его перманентном déjà vu. Такие же выходцы из Коминтерна, как и наши доморощенные красножопые времён заскорузлого совка, Гитлер со Сталиным и их Политбюро похожи друг на друга, как две капли воды – бабуины с постоянной установкой «стоять-бояться» к населению, которое они предпочитают исключительно «иметь».

Правильно, зачем ломиться в открытую дверь: сомнений в латентной педерастии как советских, так и российских властей ни у кого уже не осталось. Точнее, наоборот, всё осталось, как было, – люди и слабостите же. Да и режим тот же. И как тут не вспомнить приснопамятного нашего Бердяева с его «вечно женственным в русском характере», когда очередной пердёж «видных деятелей советской культуры» в лужу можно и нужно понимать как призыв к повальной педерастии, то есть той самой среде обитания, к которой они так здорово привыкли за столетия своего паразитического существования на некогда еще здоровом теле растений, грибов и дельфинов?

Это я о той самой статье в «Комсомолке», – а вы, смотрю, уже подзабыли? Но, ничего, теперь станцуем.


3. MENUETTO

Подобно тому, как человек сделан из мяса, костей и соответствующих субпродуктов, так и культура напоминает дерево, состоящее из корня традиции, ствола мейнстрима и веток субкультур. Совокупно они функционируют благодаря кровеносной системе, которую наполняет субкультурная кровь – особое множество, общих для одной культуры, мемов.

Мем – это единица подражания, и в рамках того или иного замкнутого множества они образуют поведенческие стереотипы; мем – такая же мера, как единица длины или единица веса, например. Они подлинны, поскольку восходят к человеческому архетипу. Однако в субкультурных мирах переворачиваемых смыслов серьёзное не может быть воспринято адекватно. Вот почему (возвращаясь к рагу из синей птицы) настоящий рок-музыкант, например, всегда поёт как бы по приколу и никогда не гонит серьёзку к вящему разочарованию комиссаров от агитпропа. Рок-музыканты поют не по-мужски не потому, что они все как один пидарасы (пидарасы-то как раз поют, подчеркнуто по-мужски, – вспомним, например, Георга Отса), а потому, что их язык изначально противопоставляется языку культуры, как подчёркнуто контркультурный.

Однако труЪ-контркультура остаётся онтологически значимой лишь до тех пор, пока мейнстрим (культура) ещё не нашла средств или способа для форматирования вируса, который, существуя подпольно, вдобавок, заражает лишь адептов. Понятно, такое положение вещей не может длиться долго: сканируемая в качестве контры и, получив знакпо закону двойного отрицания, контркультура теряет актуальность и вынуждена замкнуться на собственном эстезисе,превратившись, в конце концов, в одну из многочисленных «странных» субкультур. Нравится это кому или нет, но для постороннего наблюдателя рок-музыканты действительно кривляются.

Но не больше, чем в своё время кривлялись, – и так называемый «Моцарт», и так называемый «Бах», или так называемый «Вивальди», не говоря уж о герое нашего повествования, «Иосифе» Гайдне, который, к тому же, и прятал свои кривляния тоже кривляясь.

Как я уже сказал, Гайдн является наиболее ярким представителем так называемого классического стиля. Однако живые субкультуры никакого такого «стиля» не имеют, изнутри это просто вариант реальности, имманентный носителю субкультуры, – жизньв самом обыкновенном понимании этого слова. Стиль, поэтому, – оценка апостериорная: что такое стиль, как не маркер исчезнувшей субкультуры? Пережив онтологическую катастрофу, субкультура музеефицируются и консервируется в виде того самого стиля Большой Культуры, о котором потом пишут книги и диссертации (или мы щазраспинаемся, как идиоты-кащениты), а вот субкультуры исчезают безвозвратно.

Но как оживить стиль, порождённой исчезнувшей субкультурой, сделать его актуальным новой реальности? Как при помощи одного только времени воспроизвести кусок времени, который уже навсегда останется в прошлом? Вот почему не существует музыки «вообще» – вне диалекта, вне среды, вне того самого культурного пространства, в котором она родилась. Вне соответствующих субкультур. Которые, в свою очередь, появляются в моменты регулярных миметических кризисов мейнстрима, как реакция на перепроизводство Культурного Одинакового™, – реакция, иллюстрирующая известный парадокс под названием Закон Мёрфи, он же нежелательный результатс точки зрения эпигона – контркультура.

И тут нас приглашает в гости сам Английский Бах, и он уже говорит, что не может переносить навязчивой претенциозности своего Великого Папы с его пафосной апелляцией к абстрактной, настоянной на абсолютах музыкального гнозиса, вечности, от которой одна головная боль, не говоря уж об этих противных клише религиозных канонов. Да, его раздражает как раз то, что считалось привычным. Однако в отличие от Бетховена, он еще не копается в собственной душе, не пишет литературных программ и не злится на всех баб на свете, что ему (гению) никто бесплатно не даёт: «…Бога есть? – Говно вопрос! Да вы гляньте на портрет Иоганна-Христиана, – Марусь, ты б ему дала?»

Конечно, дала. Вот почему любой связанный с музыкой напильник контркультуры, всегда начинает своё священно-грязное дело с выпиливания ключак двери ненавистного мейнстрима – дискредитации физического человека, понимаемого как носителя прошлого, эпигона бога. Контркультура культуру действительно раздевает: «Оставь одежду, всяк сюда входящий», – гласит надпись на входе распределительного пункта военкомата, и боязнь потерять шмотки здесь подобна вою собаки, она же страдающий по земным привычкам блоховоз. И вот вам перечень тем его воя, определяемый, как правило, количеством необходимых блох: конура, сучка, обвешанный зелеными хрящами жирный мосол и, в конечном итоге, неизбежный ошейник хозяина.

Но что значит проклинать «долю горькую», и не у параши ли расположились лирически настроенные кобели? Жалеть себя – это и значит страдать по «земле», значит уподобиться животному, пусть даже лучшему из них, например грибу или дельфину. А в плане социальном значит с потрохами сдаться привычке, как одной из личин унылой Системы, – этому великому человеколюбцу и гуманисту, где надо и не надо культивирующему особую такую «душевность», она же рахманиновщина, козловщина, а где надои полонез-огинского– культурный тренд, постоянно репрезентирующий себя через шаблон мейнстрима. По типу девушки, певшей в церковном хоре, ага, она же так называемая попса.

Уж лучше бы там она не пела. Уж лучше бы бабы пели про свои месячные циклы, а не гоняли воем по морю всякие там «корабли». А еще лучше – пели бы про говно и не сравнивали себя с ангелами, – разве не так? И что это за бабские адвокаты ещё, что за поэтищя такия, без конца сравнивающия себя с бабами? Блок бля. Козловский нах. Одинокие души…

Возложим же на гранитные плиты им по розочке со слезой и по банке с вазелином. А еще лучше – подхороним, мягенько-мягенько, аккуратненько так уложим, переселим из кремлёвской стены каждому, чтоб не скучали, по какому-нибудь «видному деятелю партии и правительства». Валетом.



_________________
Продолжение ⇒ ЗДЕСЬ
Окончание   ⇒ ЗДЕСЬ


Комменты здесь
_________________
Группа ДК
СОДЕРЖАНИЕ - послушать и скачать
ЭКЗОТИКА-1991 - публицистика 90-х
Канал НОСТАЛЬГИЯ - посмотреть целиком
Группа ДК на www.youtube.com
Радио МАЯК - "Первый Отряд" - "Русский Рок"
НОВОЕ ИСКУССТВО (магазин) - приобрести: альбомы ДК
ДОМ КУЛЬТУРЫ (магазин) - приобрести: журнал АТАКА, etc
ЗЕРКАЛО-1: http://lj.rossia.org/users/zharikov/
ЗЕРКАЛО-2: http://zharikov.dreamwidth.org/