Тайны гадских медляков - 2

Сергей Жариков
Тайны гадских медляков
(продолжение)



4. UN CANONE CANTABLA PEDORACO DOPPIO

И зазвучат тогда – над Красной Площадью™ под звон Кремлёвских Курантов™, над Праздничной Москвой™, над всею землёю – песни советских композиторов в исполнении популярных наших молодёжных Вокально-Инструментальных-Ансамблей™ с их дудками и усами кончиками вниз, с их «музимами» и причёсками горшочком, с их бамами и ля-ля, с их попухшими от всеобщей популярности сизыми грызлами: «...лейся-пейся на просторе, бей по трудовым мозгам, Cолнцедара™ видишь море – это время гудит: БАМММ!!!».

Если внимательно приглядеться к этому комсомольско-филармоническому говнищу, по которому в последнее время явно участилось литьё крокодиловых слёз, легко вычислить тот жанр, посредством которого партия и правительство десятилетиями пытались разговаривать с подпитой советской молодёжью.

Комменты здесь

«Типичное для русских, полное отсутствие понимания стиля», – отметил английский журнал Classic CD запись Рихтером и Башметом концертов Моцарта, что как нельзя на примерке впору всему этому отечественному харч-року. Ага, и тут стиль. Ушла любовь, ушла весна, она-ушла-и-он-ушёл, улетели птицы (лебеди, грачи, голуби и т.д.), лето прошло, я не знаю, я не могу, как знать и так далее, – это же целая поведенческая матрица, морально-психологическая установка власти на априори заданную температуру тела собственного населения. Медиа-вирусы. Обычная техника информационного управления массами.

Если всё, за что ни возьмись, от тебя уйдет, – то чё ты беспокоисся, Витёк? Чё ты, умней других штоль? Попей-покушай... Расслабься, наконец, покакай ха-ха ёпт. Если ты не способен видеть себя без зеркала, ну тогда, карочи, верь партии и правительству, баран. Они сами тебе расскажут всё про тебя, не ссы, исполнят интернациональный долг. Ты ведь кто? Дебил, кретин, ебонат, ублюдок, недоносок, уёбище, пидарас, неврастеник, баба, жопа новый год, комсомолец, предатель, квазимодо, патриот, пятерышник, размазня и импотент. Но мы тебя любим, понимаешь, любим!

Они действительно все делали любя, эти «маппи» (от англ. map – карта). Потому что сами были такими. Картёжниками? Да нет же, евразийцами!

Евразийцы (сухопутники, теллурократы) это те, кто мир видит исключительно посредством топографической карты, когда расстояния мерят не временем, но пространством (т.е. не учитываются иные ресурсы, кроме транспортного). Отсюда их способ восприятия времени, как пространства, который, в свою очередь, – в результате постоянного идеологизирования обыкновенной географии, – сформировал у адептов перманентно визуальное, «горизонтальное» понимание современного, как максимально далёкого: молодёжь все время должна куда-то ехать. Очевидно – за туманом. Ясно, что за запахом тайги. Более того, их результат оказался приятно и сердечно, нежно и любимо, умилительно православно пролетарским, так сказать, номадическим, татаро-большевистским.

Вот почему в посылании-на-хуй, например, евразиец не видит ничего гомосексуального, кроме подчёркивания статуса посылаемого, как по возрасту более молодого,романтика,– просто, без какого-то заднего умысла, – отправляемого подальше.По комсомольской путёвке, ага. Незначительное унижение по типу половой целки, да, но оскорбление, тем не менее, весьма условное. Другое дело – послать-в-пизду, что значит, буквально, признать посылаемого укоренившимся, онтологически утвердившимся (в пределе – географическим) ветераном, что понимается как поощрительный тон весьма брутального комплимента, функционально направленного на щекотание особой точкиевразийца,– его ахиллесовой пяты, носящей название уважухи.

И мы видим, как за, казалось бы, абсурдным, тотально идео-географическим традиционализмомобнажается и проявляется автохтонный, типично матриархальный диспозитив «патриотического», закамуфлированный под «государственное», которое в свою очередь, артикулируется пропагандистским артикулятором масштаба– категория, где, как известно, количество эксплицитно доминирует над качеством.

Именно поэтому контркультура здесь оголтело патриархальна и воспроизводится не в виде «лобового» контртекста, а как постоянно меняющийся контекст для старых клише – онтологическая константа матримониальногона континенте, реально охваченном матриархатом, ретранслируемая при помощи пресловутого мема «свадебка народа с властью» (народ и партия – едины) и множества его вариаций, набор которых сегодня остался абсолютно тем же, несмотря на театрально-страдальческий и от того не менее сентиментальный уход так называемых «коммунистов» с политической авансцены.

Вот откуда живучесть так называемого «русского» мата: напряжение между официальной «мамой» и подпольным «папой» имеет отчётливо половой, гендерный характер, энергии которого распределяются аналогично компенсационной вертикали из цепочек-пар «вставляемый-вставляющий», которые, в свою очередь, продуцирует целый фейерверк оттенков на тему ненависть-любовь и кто-кого-сверху-снизу. Именно матерноебытие,– нелегитимное, но весьма употребительное на территории отечествав качестве параллельного последнему, – как раз и определяет тот тип национального эроса, который до неприличия сползает сегодня в неприкрытый гомосексуализм – как политический, так и половой: недаром «мать» его корень (ругаться по матушке).

В русском мате имплицитно содержится натуральная тоска по мужскому гендеру (натуральный минор), плач по несбывшемуся «фаллическому» идеалу, достигающий, порой, накала настоящей трансгрессии (пентатонический миноро-мажор), выливающейся на окружающее в форме особого типа вербальной агрессии, она же т.н. матерная ругань. Вот почему, говоря о России, неизбежно начинаешь говорить о пидарасах: Чайковский, Блок, Дягилев, русский балет, видный деятель партии, бесплатный туалет на Старой Площади, засранное очко... Иных времен берёзки и рябины, когда выражение дать пиздызвучит как никогда буквально в прямом смысле растворения в лоне, растекании по периметру пространства в качестве следующего шага после посылания-на-хуй, как метафора оплодотворения добра молодцас последующим зачатием последнего: вноль как Блэкмор, вноль как Кавердел, – в ноль.

Ноль здесь – «очко», мужское влагалище, она же половая жопа. Можно и дальше, по желанию, проследить как чекистско-феминистско-розовая поведенческая матрица жди-меня-и-я-вернусьза пару-тройку десятилетий смутировала в себе конгруэнтную, но куда более комфортную – номенклатурно-голубую, засверкав старыми, как мир, «самоцветами»: вся-жизнь-впереди-разденься-и-жди. Общим местом здесь, разумеется, остается фиксация режима ожидания - интенция, репрезентируемая любой медленной музыкой, особенно той, которая, как часто у Гайдна, помечена термином «кантабиле». Но именно эта его музыка остается до сих пор самой трудной для понимания.

В то время как композиторские бодрячкиискрятся остроумием и полны жизненной энергии, медляки Иосифа Виссарионовича способны усыпить любого. На гадских медляках спотыкаются даже самые упакованные музыканты, – попытка же их немного подредактировать приносит ещё более плачевные результаты. Что это, как не музыкальный лабиринт, заблудиться в котором легко, а выбраться ещё труднее, – доколе, братья и сестры? Уж не ловушка ли это для простаков, придуманная композитором, чтобы отсеять шарлатанов и подражателей, музыкальных эпигонов и выскочек из среды дирижёров – патриотов и комсомольцев того времени?

Как бы то ни было, эта музыка всегда открывалась лишь подлинному мастеру, познавшему законы истинной гармонии и способному слышать парадоксы души, жизнь которой всегда подчинена неуловимому ритму в единственно правильном темпе, он же ключ к пониманию морфологии космоса, репрезентируемого с помощью времени. Божественное пронизывает космос и манифестирует себя через звуки, изданные вместе и… ритмично! Ритм – вот что пронизывает бытие, его отмеряет само сердце Мировой Души, с которым бьются в такт сердца каждого из нас. Слыша гармонию музыки, мы приходим в восторг от понимания того, что мы и есть эти божественные ноты, извлекаемые незримым инструментом демиурга и, музицируя сами, как бы сами воссоздаем себя!


5. MENUETTO ALLEGRETTO

Так-то, блять. И вот здесь начинается русофобия. И вот тут начинается заговор. И все уже тянут к потолку руки, потому что налицо абсолютно тёмный лес для россиянской ментальности, находящей в музыке лишь «чувства» и «душевную теплоту непонимания сложной личности». Вот они – истоки всемирного жыдомоссонского заговора против матушки-расеи, который плетут против народа-богоносца православного нехристи и глумливые скоморохи, к коим очевидно относится и Гайдн. Не понять ему терпеливой русской души, не взалкать слёз из бездонной чаши ейной, христолюбивой, послушной, мягенькой. Не услужить отцу небесному, господу нашему всей тьмы света непросветного невесты неневестной – воссиянной убо на небе еси, ибо кара небесная, херувимы и серафимы изыде и войде отнюдь. Христос бо терпел и нам бо велел.

У претендующего на подлинность нет индульгенции на фальшь. Отсюда – кажущийся максимализм контркультуры: контркультура претенциозна. Заявляя о себе, как иноепо отношению к ценностной вертикали сложившегося status quo, она сразу же входит в непосредственный конфликт с пространственным миром «видимого» со всеми его вещными, физическими аспектами: стратегия парадокса, экзистенциальный суицид, контекстуальная агрессияи… тому подобный базисный point интеллектуальной школоты, готовой якобы на всё.

Как я уже говорил, являясь частью Большой Культуры и говоря с ней на языке стиля, субкультуры также регулярно переживают экзистенциальный кризис, профанацию, что приводит к переворачиванию причинно-следственных связей, онтологическому надрыву и, как следствие, потере идентичности. Однако у каждой субкультуры имеется своя «героическая» история. Это рассказ о её юности, когда она была контркультурой. Стиль – это то, что консервирует субкультуру, но, увы, тоже ненадолго: средой обитания любой субкультуры является небольшой отрезок времени – по возрасту, конечно же, больший её собственной юности, но описываемый аналогичными категориями здесь и сейчас,тогда как мейнстрим – не молод, но вечен и по смыслу, порой, приравнивается к такому невъебенно пафосному понятию как цивилизация.

Весьма любопытно проследить способы сканирования контркультур, вещная жизнь которых может быть с достаточностью описана как процесс. А значит, как любой процесс, время от времени, он будет проходить так называемые точки бифуркации. Здесь, собственно, контруи ждут Опасные Рецепторы Мейнстрима™, – когда, количественно переполняясь как замкнутое и ограниченное множество, она начинает терять идентичность и перестаёт отвечать на запрос аутентичного центра, – раздваиваясь, расстраиваясь на ветви, каждая из которых начинает манифестировать себя в самой крайней форме и, наконец, делает это нерелевантнопо отношению к точке возврата.

Именно здесь системный удав глотает добычу на наживку «экстремизма», который де, «отвергается обществом» и, якобы, всегда может быть взят за основу «подрывной» контркультуры. И надо быть очень наивным, чтобы не понимать функционального смысла существования системных экстремумныхловушек, как собственных громоотводов, которые самой же системой регулярно ремонтируются и подновляются. И уж тем более не стоит забывать, что настоящая, труЪ-контркультура не имеет знака, а потому не может средствами собственного языка написать себе манифест. Но это не значит, что её нет. Ad marginem: контркультуру надо искать в центре и на глубине, а не мелководье и по краям; во времени, а не пространстве – парадокс?

Постмодернизм появился вместе с сетевой культурой, этим контекстуальным шумом, любой текст превращающим в гипертекст. Гайдна смело можно назвать предтечей современного постмодернизма с его эстетикой игры с многочисленными ссылками, одной из которых была сама публика. Уважаемойвсегда предоставлялось право на персональную перцепцию в зависимости от уровня клиента с крайностями тех ловушек, попав в которые участники игры, сами того не ведая, в корне меняют ситуацию. И вот уже не зритель разглядывает автора, а автор потешается над апперцепцией зрителя, двигающего мышкой по монитору собственного кругозора.

Фидошники кичатся своей отвязностью, размывая любые контексты, пряча смыслы в сложных нежно-брутальных риторических оборотах, сами себя называют падонками. Так ведь и Гайдн тоже любил «прятать» темы, ёрничать с инструментами и мог запросто несколько страниц партитуры заполнить заведомо фальшивой оркестровкой. Однако вряд ли падонок Йося считал себя троллем. В отличие от поверхностных лулзов современной школоты, его винрарнейшие смехуёчки и пиздахаханьки под видом серьёзных партитур не только пережили столетия, но и стали образцом неиллюзорного троллинга всех анальных мицголов,– как музыкантов, так и публики. Но особый эффект его метод доставлял среди махающих.

Так, подсаживая музыкантов на пятнадцатиминутное повторение какой-нибудь, заведомо дебильной в своей примитивности музыкальной темы, он отлавливал особо «серьезных», но склонных к шаблонам простаков-дирижеров и раздевал их перед публикой. В своей трактовке известного мифа об Орфее и Эвридике, – когда Орфей по второму разу снова лезет к своей козе, а потом бухает с вакханками, умирая от пережора под сентиментальные вопли «трагически» звучащего хора, – он раздевал уже публику, превратив инициатическую мистерию в банальнейшую бытовую ссору.

Таким образом, субкультура не есть, буквально, контркультура. Общекультурный и субкультурный миры совокупны, но сосуществуют параллельно, где контркультура, – играя роль запала, – так опасно «подрывает устои» Большой Культуры, что, постоянно обновляя последнюю, только поддаёт ей силы и жизненности, а главное – регулярно проверяет на устойчивость и фундаментальность её же ценностей.

Вот почему Большая Культура патриотична и консервативна, – или это не она. Количественная по основным критериям и ассоциирующаяся, поэтому, с пространством, она всегда будет определяться по т.н. ареалу: пространство вечно, а время, как известно, имеет привычку течь и изменяться. В известном смысле контркультура инициатична– да, как раз в том самом смысле, что назад дороги нет. Поэтому на том или ином этапе, рано или поздно, но игру обязательно посетит всем известный Персонаж с Косой, которому, в конце концов, кто-то вручит повязку капитана команды, – повязку с изображением Альтернативного Солнца. И вы можете долго и заразительно смеяться, как смеялся добрый дедушка Ленин, но рок это действительно музыка протеста.


6. PRESTO. SISCO CON BRIO

Легко представить, как дико уматываются сейчас хачи и абханаки, минируя очередную нашу подводную лодку. Конечно, говорить в России о Гайдне это все равно, что ходить по рынку с открытыми сиськами, тему которых мы сейчас и раскроем – пока еще можно приобрести эту антисоветскую и запрещенную музыку в музыкальных магазинах. Коллекционеры прекрасно знают, что значит положить селедку на любимую пластинку и что за это можно получить. Но об этом мы уже говорили, а значит сразу повернем товар к лесу жопой, а к себе сиськами.

На музыкальном рынке очень мало хорошего Гайдна, и все уже догадались, почему. Раннего Гайдна лучше иметь с Роем Гудманом (HYPERION): алёртная, лёгкая и расово чистая музыка, но гудмановские медляки унылы и достают. Средний Гайдн хорош с Николасом Водом (NAXOS) или, вообще, без махающего– с Фрайбургским барочным оркестром (НМF): композитор уже начинает показывать приёмчики, но пока без увечий и трупов. Правда, водовский оркестр звучит слишком звонко и пафосно, а бундеса, наоборот, самоуверенно и неподецки шуршат, – будто композитор не обласканный атлантистами хихикающий жыдомоссон, а завсегдатай, простигосподи, вонючего баварского пивняка. Тем не менее, вставляют оба.

Пустующие для зрелого Гайдна полки рекомендуем заполнить Бруно Вейлем (SONY) с его весьма похожей на Deep Purple времен Machine Head командой Tafelmusik: моторная, энергичная, с упором на все авторские прибамбасы и полным недоверием к медлякам, музыка. Но с недоверием к деталям тоже, – поэтому, чуваки, попытайтесь договориться с Франсом Брюггеном (PHILIPS) – этот перец, напротив, один и тот же анекдот любит рассказывать по два раза. Из тех, кто помоложе, отметим Йоса Ван Иммерзиля (ZIG-ZAG) и его оркестр Anima Eterna– ни чо так.

Однако ближе всех к бюсту нашего достопочтенного брата разные там цыркуля&угольники подбросили Кёйкен (VIRGIN, DHM, ACCENT) и Арнонкур (TELDEC, DHM), – которых лучше всего иметь в тех или иных (более или менее удачных) подборках. Первый мягок в артикуляции, ироничен, аристократичен и благороден; второй – сразу же сносит крышу неожиданностью контекстов: именно ему, например, принадлежит идея рассматривать парижский циклв качестве концептуального аналога Бранденбургских концертов Баха.

Теперь, что потише. Фортепианные сонаты удачней всех напилил на пианинефирмы PHILIPS Альфред Брендель, а под скрипки мухи быстрей дохнут с венгерскими диссидентами из Kodaly Quartet (NAXOS). Поскольку у Гайдна такое количество квартетов, что мух может на всех и не хватить, разбавим венгерцев в зависимости от того, в каком ухе звенит: для любителей поприкалываться – Quatuor Mosaiques (NAIVE); для соплежуев – Lindsay Quartet (ASV).

Да, чуть не забыл, записи гадских фортепианных (пианофортных– так будет точнее) концертов с Андреасом Штайером (HMF) – вне конкуренции, однозначно, и надо бы с него начать, – настолько конгениальна здесь композитору сама личность исполнителя; однако в сравнении с Бренделем – Штайер черпак, и ремешок на яйца спускать ему ещё рано.

Короче, музон Франца Иосифа под силу лишь тому, кто умеет улыбаться. Для остальных же, кто воспринимает всю классическую музыку как одну большую и тошнотную синфонь, заметим лишь, что Папа Гайдн – типичный представитель классической контркультуры, не панк и не скинхед, не хиппи и не пидарас. Для того чтобы быть крутым, совершенно не обязательно ширяться или втирать в очко тонны вазелина. Надо обладать лишь тем, что в России ценится меньше всего: холодной головой, горячим сердцем и небольшим количеством…э-э-э…м-м-м…того, короче, о чём постоянно говорил академик Павлов своей Собаке.


7. PRESTO VIRTUALO

В своё время в ходячем употреблении тех, кто презирал сухомятку, был такой термин – «художественная самодеятельность». Странная, малопонятная фраза. Если за синюю птицу принять отравленного гербицидами цыплёнка, то рагу из него всё же будет вкуснее поджаренной ножки Буша, не так ли? А та, надо сказать, – ножка самого, что ни на есть, куриного профессионала, – и что перед ней какой-то желторотый? Ведь, если самодеятельность художественна, то есть, состоятельна в своём предназначении, значит, она профессиональна и, следовательно, (по той же логике) самодеятельностью никак быть не может. Однако, продолжая сей смысловой ряд, можно придти к ещё более парадоксальному понятию «нехудожественный профессионализм» (он же трэш– см. другие наши тексты), которым очень удобно манипулировать, когда речь идет о субкультурах. Ведь «художественность» есть своего рода магия культуры, «магия» языка, его убедительность – основной критерий качества любой интерпретации.

Магия субкультуры – магия избирательная; мелизмы, как известно, идиоматичны. В этом плане музыка сродни человеческой речи с её сложными градациями акцентов, интонаций и переносных смыслов. Именно поэтому здесь вполне корректно говорить о музыкальном уровне или, отдельно, об уровне субкультуры вне обычного жонглирования техническими характеристиками подобно той ситуации, когда выговаривающий огромное количество слов в минуту по всем правилам орфографии необязательно говорит осмысленно, не говоря уж о ясности и глубине его речи. Другими словами, получивший приз лучшего гитариста может вообще не оказаться музыкантом.

Ага! Вот почему Гайдн заставлял дураков по четверть часа долбить одну и ту же тему: настоящий музыкант никогда не станет повторяться. Последнему всегда будет достаточно нюансов артикуляции, чтобы повторения звучали как различное,– именно в различении состоит суть понимания природы вещей. Будучи репрезентацией космоса, инвариантность музыки бесконечна, её невозможно закрепить никакой, даже самой дотошной партитурой, её витальный ресурсактивируется уровнем музыкального интеллекта исполнителя, его духовным опытом: «смыслы заключены между строк». «Говорить» музыкой и скрупулезно следовать за каждым записанным тактом, не замечая контекстуальных ключей, – совсем не одно и то же: «Вы слишком чисто играете, –сказал однажды Арнонкур кому-то на репетиции, – я совсем не слышу музыки!»

Аутентики первые заметили, что в разные эпохи профессионализм понимался по-разному. Нередко, сочиняя свою музыку, старые композиторы умышленно создавали напряжение, которое определялось противостоянием двух основных тогдашних контркультур: светской и духовной.

Они очень старались, именно старались, – вчера еще гулявшие на свадьбе певцы хора маленькой деревенской церкви; да – у них со вчерашнегострашно болит голова, особенно вот на этой фразе, да, – где Иисус так страдает, где слышны его слёзы… А уж о том, как стараются (именно стараются!) поющие дети, знают не только папы и мамы. Да, у них не всё получается, но купит ли мне папа вечером мороженое, – вот в чём вопрос! Вот как раз эти, «мелизмы преодоления материала» и оказались самыми выразительными красками в передачи того, что называют «строгостью» (austerity), в выражении такого важного аспекта в артикуляции духовной музыки, как почтение к Авторитету, и просьба Леондхардта к публике воздержаться от аплодисментов по окончании «Страстей» здесь отнюдь не пустой звук.

Вся так называемая early music, по сути, жила драйвом «художественной самодеятельности», где не было места (а то и времени!) для полировки (polishing) материала, да и расслабляться было просто некогда. Да и негде: музыка не всегда была развлечением, но всегда была частью быта. И это искусство жило и развивалось лишь в собственной среде обитания, на основе диалекта, лада, что, в свою очередь, напрямую зависело от особенностей«своих», как сейчас принято говорить, «нетемперированных» инструментов, требующих, как правило, и нетрадиционного, «неакадемического» звукоизвлечения.

Ну, и возвращаясь к нашим баранам: вот почему рок-музыка в общем музыкальном контексте воспринимается не иначе как шабаш ангелов, хлыстовские пляски, экзорцизм помешанных, как нетрезвое дионисийство. Захваченный действом, посвящённый видит здесь лишь знаки иных миров, где он, оголтелый художественный самоделец, обладает совсем иным статусом, занимая совершенно иное и куда более престижное место в новой «вертикали власти».

Да, кидая дрожжи нового эстезиса в старый экзистенциальный сортир, он компенсирует, таким образом, свою ущербность по отношению к «миру дольнему» Большой Культуры. Он действительно оживляет, конституциируетэтот виртуальный мир, манифестируя себя в нём малопонятным для посторонних языком, а для своих – знаками присутствия, священным арго, возбуждая в адептах-соратниках чувство восторга, объединяя людей одного уровня понимания или, как это чаще говорят, одного экзистенциального статуса в некий субкультурный субъект.


_________________
Начало ⇒ ЗДЕСЬ
Окончание   ⇒ ЗДЕСЬ


Комменты здесь
_________________
Группа ДК
СОДЕРЖАНИЕ - послушать и скачать
ЭКЗОТИКА-1991 - публицистика 90-х
Канал НОСТАЛЬГИЯ - посмотреть целиком
Группа ДК на www.youtube.com
Радио МАЯК - "Первый Отряд" - "Русский Рок"
НОВОЕ ИСКУССТВО (магазин) - приобрести: альбомы ДК
ДОМ КУЛЬТУРЫ (магазин) - приобрести: журнал АТАКА, etc
ЗЕРКАЛО-1: http://lj.rossia.org/users/zharikov/
ЗЕРКАЛО-2: http://zharikov.dreamwidth.org/